— С чего бы это?
Я прошла по ворсистому ковру, к отцу подошла и с ходу выпалила:
— Стаса арестовали!
Филин вздёрнул брови, но ничего не сказал. Вместо этого оглядел меня с ног до головы, неизвестно, что во мне высматривая, я даже заподозрила на одно мгновение, что Ника слова не сдержала и мужу про мою беременность разболтала, но для таких новостей папка выглядел подозрительно спокойным. И необыкновенным. Не знаю, почему мне вдруг это в голову пришло,
возможно, новая обстановка подействовала, но я неожиданно на отца совсем по-другому взглянула. Он выглядел спокойным и вызывающим одновременно. Рубашка белоснежная, чёрные брюки от жутко дорогого костюма, идеально отглаженные, на запястье часы, стоимостью, наверное, как хорошая машина. Лёва Шильман, который к дорогим побрякушкам вообще дышит неровно, каждый раз, как видит папкины часы, только завистливо глаза закатывает. А Филин всего этого словно и не замечает. Ему уже давно всё равно сколько что стоит, главное, чтобы ему было удобно. Как например эта квартира, никому абсолютно ненужная, но ему в ней удобно работать, и поэтому он не пожалел денег — ни на обустройство своего кабинета, ни на гостиную с дорогой мебелью, ни на спальни. Здесь даже детская есть с игрушками, словно Ванька здесь бывает, и моя комната. Надо, кстати, зайти, из любопытства.
И сейчас отец так на меня смотрит, не замечая роскоши вокруг, подбородок вызывающе вскинут, брови якобы удивлённо вздёрнул, но что-то в его глазах есть такое, явное понимание того, о чём я говорю, но скрыть он это пытается.
— Пап, — повторила я с намёком на панику, — Стаса арестовали.
— Это кто?
— Генкин брат.
— А, мелкий. — Вот тут он соизволил удивиться. — Правда? Арестовали? — Головой качнул, но без всякой жалости. — Давно пора.
— Я тоже так считаю, — не стала спорить я. И следом за ним направилась, когда папка к кабинету своему зашагал. — Но ведь всё равно нужно что-то делать.
— Что?
— Не знаю. Я пришла у тебя спросить.
— А я здесь при чём? И ты, кстати, тоже не при чём.
Мы в кабинет вошли, я огляделась, взгляд на книжные полки, упирающиеся в потолок, вскинула, но даже не заинтересовалась. Прошла к креслу и практически рухнула в него.
— Я-то как раз при чём. Генку родственники прессуют. Надо что-то делать.
— Но это ведь его родственники. Хочешь сок?
— Хочу, — кивнула я, вспомнив, что кроме пустого чая сегодня ничего не пила и не ела.
Папка мне стакан с соком подал, а сам усмехнулся, глядя на меня.
— Что, за любимого беспокоишься? Не переживай, его так просто не раздавишь, даже если они всей гурьбой на него насядут.
— Между прочим, не смешно. Ты просто его родню плохо знаешь.
— А ты хорошо знаешь?
Я чуть соком не подавилась. Уставилась на ярко-оранжевую жидкость в стакане, а после осторожно проговорила:
— Он мне много рассказывал.
— Правда? Это с каких это пор Завьялов у нас такой открытый и разговорчивый?
Я на отца взглянула с осуждением.
— Ты всё никак не успокоишься? Ну, что такого страшного в том, что мы встречаемся?
— Да ничего. Кроме того, что вы не пара.
— Почему?
Папка нахмурился.
— Вась, ты задаёшь глупые вопросы. Что у вас общего?
— Намного больше, чем может показаться с первого взгляда. Хотя бы проблемы с матерями. Генка меня понимал, как никто. Всегда.
— То есть, вы друг друга пожалели? Потрясающе.
— Пап, — я смотрела на него в упор. — Не мешай нам, пожалуйста. Я на самом деле его люблю. И у нас всё хорошо. Я очень постараюсь, чтобы у нас с Генкой было всё хорошо. Мне спокойно рядом с ним, понимаешь? Вот как Нике рядом с тобой спокойно, так мне рядом с ним.
Папка свой дубовый стол обошёл, некоторое время смотрел в окно, а потом сказал:
— Тебе учиться надо.
— И что? Я же не в Англии учусь.
Он только хмыкнул.
— Действительно.
— Я не понимаю, почему ты так упорно сопротивляешься.
— Наверное, потому что знаю вас обоих. Очень хорошо. Завьялов не тот человек, которого я бы пожелал своей дочери…
Он неловко замолчал, а я понимающе улыбнулась и продолжила за него:
— В спутники жизни?
Папа тут же хмуро сдвинул брови.
— Он же в спутники метит?
Я легко передёрнула плечами, а Филин добавил:
— Смотри, чтобы мне потом и правда не пришлось его в спутник превратить и запустить куда подальше.
— Я буду очень стараться, — пообещала я, хотя папкины слова меня и рассмешили. Но вместо смеха заговорила серьёзно. — А что делать со Стасиком?
— А что с ним делать? Посадили, пусть сидит.
Я пальцами по деревянному подлокотнику кресла побарабанила.
— Я уже говорила, что совсем не против. Туда ему и дорога. Но, пап…
Я сама отчётливо расслышала в своём голосе сомнения, а папка ещё так посмотрел на меня, и только посоветовал:
— Не лезь, куда тебя не просят.
Я сглотнула, неожиданно перепугавшись.
— Я видела с ним двух парней. Очень подозрительных.
— Чем это подозрительных?
— Я не знаю, мне они показались подозрительными. А ещё он им сказал, кто я, и они так посмотрели…
Отец сверлил меня взглядом.
— А где в тот момент был твой ненаглядный, рядом с которым тебе так спокойно?
— Он пришёл уже через минуту, — постаралась я выгородить Генку. — И Стасика чуть не убил, я на самом деле думала, что он его задушит. Но, пап, эти типы…
— Вась, я уже сказал тебе — не лезь.
Я глаза на него подняла.
— Ты ведь знаешь, да?
Он голову назад откинул.
— О чём?
— Про Стаса. — И кивнула, подтверждая свою догадку. — Ты знаешь. Это ты его посадил?
— Почему бы тебе не съездить отдохнуть? Поезжайте. С Никой, Ванькой. Ника хотела на Тенерифе.
— Я никуда не поеду.
— Поедешь. — Он даже трубку телефонную снял, а я настороженно наблюдала за ним. Папка домашний номер набрал, а я нажала на рычаг, сбрасывая звонок.
— Я не поеду. Генка знает, что это ты?
