Отец злился, я видела по его глазам, причём взгляд такой, что пора бежать. Иногда это нужно делать, не дожидаясь, когда он взорвётся и устроит тебе головомойку. Обычно я так и поступала. Бросалась ему на шею, целовала в щёку, обещала что-то, а потом убегала, зная, что он остынет и всё само собой уладится. А сейчас вот сидела, а всё из-за страха, не понимала, что на самом деле произошло, и меня это сильно беспокоило. Генка, получается, снова от меня всё скрыл. Тогда, в Москве, про Стасика рассказал, потому что поделиться нужно было с кем-то, а потом, наверное, раскаялся. И пока я думала, что мы с ним на наши отношения отвлеклись и обо всём забыли, за моей спиной происходило что-то важное. Настолько важное, что отец вмешался. А Стасика арестовали. И мало того, наркотики у него нашли! Которые он спрятал в материн зимний сапог. Это настолько глупо, что и вправду напоминает Стаса.
— Никогда не нужно влезать в такие дела. Особенно, женщинам. Особенно, моим женщинам. Думаю, надо Завьялову это объяснить.
— Он это уже давно усвоил, папа. Иначе бы я сегодня так не удивилась, и не пришла бы к тебе.
Он, наконец, за стол сел, переносицу потёр, а сам с меня взгляда не спускал.
— Ну что ж, наверное.
— Папа, он его брат. И для Генки это очень много значит. Я… я хотела устроить Стаса в клинику, я уже подыскивала подходящее место…
— Вася, никакая клиника не поможет дураку обзавестись мозгами.
— А тюрьма поможет?!
— Не поверишь, но поможет. — Филин на кресле откинулся. — Никто ведь не говорит, что его посадят. У него брат есть. Который наймёт адвоката, заплатит кому нужно. Если сочтёт нужным. Так что, мне ты претензии предъявляешь зря. — Он руками развёл. — Я ничего не делал. Парень сам управился.
Голова снова разболелась. Я едва заметно поморщилась, выждала пару секунд, а потом снова спросила:
— А те парни?
— Тебе ещё раз повторить? Не лезь, куда не надо.
Генка не зря говорит, что Филин знает обо всём, что происходит в его городе. И про Стаса он знал, и про его дружков что-то знает, но мне не говорит, и наверняка уже в курсе, что происходит вокруг него, всей нашей семьи и бизнеса. Если, конечно, что-то происходит и касается именно нас. Единственное, что укрылось от его внимания, это наши долгие отношения с Завьяловым. Наверное, можно собой гордиться, что так долго удавалось отца за нос водить. Я достойный его потомок, хоть и не кровный. Но умение врать, изворачиваться и притворяться за столько лет впитала в себя, и теперь стараюсь усовершенствовать.
С Генкой я увиделась только вечером. Хоть и послала ему смску о том, что жду его у него на квартире, ещё до обеда, но он появился только к семи вечера, и я лишь в лицо ему глянула, сразу поняла, что всё плохо. Завьялов был просто серым. И я, к тому моменту, почти успокоившаяся и поверившая в то, что всё непременно наладится, вот только папка свои дела решит, и тогда Генка сможет вытащить брата из тюрьмы или куда там его посадили, поняла, что все мои надежды не что иное, как аутотренинг. Судя по Генкиному взгляду, вряд ли что-то наладится.
— Ты устал? Устал, — проговорила я ему на ухо, обнимая его и увлекая к постели. Мы рухнули на неё, но Генка не засмеялся, как обычно бывало, а наоборот застонал сквозь сжатые зубы.
— Я не устал. — Он лицом в мою шею уткнулся и с минуту только дышал, осторожно так, пытаясь с собой справиться. Потом отодвинулся от меня и на спину перевернулся. Я ещё подумала: стоит сказать ему, чтобы пиджак снял или нет, но, в итоге, решила, что фиг с ним, с этим пиджаком. По груди Генку погладила.
— Как мама?
— Умирает.
Я чуть слышно фыркнула, не зная, стоит выказывать своё недоверие к тяжёлому состоянию будущей свекрови, или поостеречься.
— Это просто шок, Ген. Через пару дней станет лучше.
— Отчего ей станет лучше, Вась? Его не выпустят через пару дней.
— Ну, не выпустят и не выпустят. Но и ей тоже надоест умирающей прикидываться. — Сказала это и тут же раскаялась, как только взгляд Генкин встретила. Пришлось выкручиваться: — Она поймёт, что нужно что-то делать, чтобы сыну помочь, и возьмёт себя в руки. Вот увидишь.
— Очень в этом сомневаюсь. — Генка сел и пиджак всё-таки снял. А потом обратил внимание на разобранную постель. — Ты спала?
Я вдруг вспомнила, что действительно спала, а самое главное — почему я спала, и отчего мне, собственно, плохо, и покраснела. Глаза в сторону отвела, не могла в этот момент на Генку смотреть. Волосы взъерошила.
— У меня голова болит, — призналась я. — Ника говорит, что у меня давление.
— Чего у тебя?
Я посмотрела возмущённо.
— Давление! Что, у меня голова не может болеть?
— Ты заболела?
— Пока не знаю.
Генка озабоченно нахмурился, снова на кровать сел и руку ко мне протянул. Я к нему придвинулась и обняла.
— Наверное, ты простудилась, — выдвинул он дельную мысль. — Ты плохо себя чувствуешь в последнее время.
Я на плече его повисла, уставилась на узор на постельном белье до боли в глазах, но сказать правду всё равно не могла. Самым банальным образом, язык не поворачивался. Я уже и рот открыла, и про себя произнесла: я беременна, но вслух так и не смогла. Только кивнула.
— Наверное.
Генка даже лоб мой пощупал, нет ли у меня температуры. Этого я уже не выдержала, руку его оттолкнула и с кровати вскочила.
— Ты голодный? Я ужин из ресторана привезла. Сейчас разогрею.
— Ты нормально себя чувствуешь?
— Да, сейчас уже нормально, — быстро кивнула я. Завтра утром меня тошнить будет, а сейчас нормально. Вот как я могу ему это сказать? Мало ему Стасика, а тут ещё такой сюрприз. Я на Завьялова посмотрела и, расчувствовавшись, подумала: бедный Генка! Аж слёзы на глазах выступили.
То ли Генка заметил мои слёзы, то ли просто насторожился, но кивнул осторожно, продолжая ко мне присматриваться.
— Ну, хорошо. А я в душ пойду. Я быстро.
Я кивнула, направилась на кухню, но Генка добавил:
— А потом поеду, — и я обернулась, удивлённая.
— Куда ты поедешь?
— У меня дела.
— Дела? Вечером?
— Вась! — нетерпеливо начал он. Из-за двери ванной выглянул, взглядом меня обжёг, а потом дверь захлопнул. А я осталась ни с чем, только мысли тревожные в голове.
— Я тебе машину вызову, — сказал Завьялов за ужином. — Поедешь в Яблоневку.
Я наблюдала за тем, с какой скоростью и жадностью он ест, и всё больше беспокоиться начинала.
— Тебе папка сказал, что мы с ним днём разговаривали?
— Сказал. Я по шее получил. Персональное тебе спасибо.
— За что получил?
— За всё в комплексе. За то, что такой понимающий оказывается, за то, что голову тебе вскружил, и за то, что язык за зубами держать не могу.
— Гена, вы что-то задумали?
Он посмотрел на меня, глаза голубые-голубые, невинные-невинные. Сразу понятно — врёт.
