на которое невольно обратила его внимание Изабелла. Он занялся предстоящим матчем боксёров.
«Известия о сверхъестественном» не представили предсказанный исход матча как абсолютно точный или продиктованный свыше, а только как очень вероятный, поскольку он исходит от духа Марселя Сердана.[4] Многие читатели под впечатлением высокопрофессионального прогноза поставили на боксёра, объявленного газетой фаворитом. По мнению спортивных обозревателей, выиграть он имел лишь один шанс из десяти, что сильно подняло ставки.
Вполне естественно, он выиграл по очкам, и многие читатели на этом подзаработали. Тираж газеты резко подскочил.
Весь тот сброд, что поставил на другого боксёра, исходил слюной от злости. Робер де Сен–Жермен не стал жертвой покушения лишь благодаря просочившимся слухам о нём, что можно было счесть простой случайностью. Редактор получил массу анонимных писем, оканчивающихся словами: «Враг, желающий вам зла».
Их авторы единодушно полагали, что того слабака, который проиграл, раздавила тень великого Сердана, а значит, «ваш вонючий листок» — таким ругательным словом большинство этих грубиянов, не имевших ни капли воображения, называли газету — повлиял на результат матча.
Сидя в кабинете редактора, Поль терпеливо выслушивал жалобы Робера, которые тот заключил словами:
— От бокса придётся отказаться. Он слишком связан с преступным миром.
— Мы будем наносить более продуманные удары, — уверил Поль. — Во всяком случае, я возьму на себя всю ответственность за предсказания. Впрочем, я вполне допускаю, что эти бездельники в чём–то правы. По правде говоря, для осуществления своих планов мне в какой–то степени приходится рассчитывать и на обратную связь. Только как бы вывернутую наизнанку.
— Я не совсем уловил вашу мысль, — с некоторым сомнением в голосе признался Робер.
— Это неважно. Просто я думаю вслух. Теперь я хотел бы заполучить в редакции должность «духовного советника» и вести рубрику под названием «Дельфийская колонка». Подписываться буду Хабакук.
— Вы не думаете, что это будет выглядеть легковесно? — простодушно спросил Робер.
— Друг мой, — ответил Поль. — Я вовсе не считаю вашу газету «вонючим листком», но, согласитесь, мои предсказания — не самое легковесное из того, что в ней напечатано.
Главного редактора пришлось некоторое время уламывать, прежде чем он признал правоту Поля. Но этот его новый сотрудник обладал такими способностями воспринимать сверхъестественное, что Робер готов был уступить и больше, лишь бы его сохранить.
— И ещё, — продолжил Поль. — Я вам до сих пор не назвал своего настоящего имени и не назову. Представьте себе, что вас начнут пытать.
— С вашего позволения, я не стану представлять себе ничего такого.
— Это как вам угодно. Я же не буду больше появляться в редакции, за мной могут следить. Мы будем обмениваться письмами до востребования.
— К чему все эти предосторожности?
— Я намерен побеспокоить людей очень могущественных, и меня могут попытаться убрать.
— А меня? — спросил Робер. — Меня укокошат заодно.
— О, мсье граф! Где это вы подцепили подобные выражения?
— Мне вовсе не до шуток. Вы сами заговорили про пытки. Что же тут удивительного, если я забеспокоился.
— Я и не удивляюсь. Но подумайте, тираж вашей газеты достигнет головокружительных высот. Могу вас заверить: всё, что вам придётся вытерпеть, окупится с лихвой, вы заработаете приличное состояние, сами станете могущественным человеком.
— Вас послушать, — звучит заманчиво, — с удовлетворением отметил Робер.
— Итак, пока отдыхайте, — сказал Поль, — и готовьтесь к важному сообщению.
С этими словами Поль откланялся.
Имя Хабакука было у всех на устах: он предсказал арест генерала Салана в пятницу 20 апреля в 10.30 утра.
Робера сначала с пристрастием допросила полиция, потом контрразведка, а в довершение всего он вынужден был полдня беседовать с членами правительства. Так как никакого толка от него эти уважаемые службы не добились, его отпустили в редакцию, вокруг которой теперь кишмя кишели секретные агенты. Решено было, что это надёжнее, чем запрещать газету.
Робер написал Полю письмо, но тот поостерёгся заявляться на почту. Слежка ни к чему не привела: письмо так и осталось невостребованным.
«Известия о сверхъестественном», которые Поль снабжал умопомрачительными предсказаниями, стали выходить ежедневно. Двадцать четвёртого произошло событие, которое, несмотря на предсказание Поля, никто не попытался предотвратить: после несчастного случая с крайне тяжёлыми последствиями Стерлинга Мосса пришлось отправить в больницу. Двадцать седьмого снова произошло то, о чём Поль объявил заранее: в 5.45 утра землетрясение силой в 7 баллов имело место в Корансон–ан–Изере.
Вместе с тиражом газеты увеличивалось и доверие к прогнозам Хабакука в обществе и даже в высших сферах. Образовывались секты, по улицам расхаживали люди, облачённые в разноцветные лохмотья и распевающие благодарственные гимны или читающие хором молитвы.
Для славы Хабакука стали узки границы одной страны. Объёмистая почта, приходившая со всех концов света, заваливала редакцию, но никто её не забирал. Так что приходилось отсылать письма обратно отправителям.
Естественно, Поль и Изабелла ничего не стали менять в своей привычной жизни: еда, работа в лаборатории, прогулки по Парижу. Дармон, Мариетта и Жинесте были заинтригованы не меньше других. В лаборатории то и дело возникали разговоры по этому поводу.
— Должен признаться, ума не приложу, — начал Дармон. — Нострадамус, тот часто заговаривался, но этот…
— И ещё в такой газетёнке, — поддержал Жинесте. — Пока неизвестно, кто это?
— Нет, — не моргнув глазом ответила Изабелла.
— Необъяснимо, — с невинным видом сказал Поль. — Не может быть столько подтасовок. Строго говоря, в случае Салана, возможно, была утечка информации, а со Стерлингом Моссом могли и нарочно расправиться. Но обвал нельзя устроить, топая ногами по снегу, а уж тем более нельзя устроить землетрясение без подземного ядерного взрыва.
В эту минуту в лабораторию вошёл Карлен.
— Если хотите знать моё мнение, — сказал он, — вся эта история заставляет пересмотреть наши представления о времени. Оно вовсе не линейно и не направлено в одну сторону, скорее это что–то вроде плоскости, по которой можно перемещаться куда угодно. И тогда человек с обострённой чувствительностью к времени благодаря особому психическому состоянию сможет предсказывать будущие события.
— Это, наверно, под силу лишь сумасшедшему, — вставил Поль.
— Вероятнее всего.
Поль напустил на себя равнодушный вид.
— Хорошо было бы вытащить его из норы. Его тогда можно использовать как зонд.
— Ни в коем случае! — воскликнул Карлен. — Его следовало бы вылечить.
— То есть лишить его дара предвидения? — спросил Дармон.
Карлен обвёл взглядом присутствующих.
— Это самая опасная вещь из всего, что только может быть. Скоро все порочные люди объединятся и начнут совершать грабежи, а затем всё сваливать на судьбу, раз уж Хабакук предсказал. А вы видите, какая волна религиозного безумия поднялась вокруг его пророчеств. Представьте себе, что Хабакук вдруг раскроет инкогнито, предварительно, конечно, обеспечив свою безопасность. Он окажется в положении зрячего в толпе слепых. И тут же этим воспользуется.
— А если у него другие планы? — спросил Поль.
— Это ещё хуже, — пробормотал Карлен.
