Что были дорийские племена, почему они столь легко заняли пространство, освоенное ахейцами — победителями могучей Трои? Как возможен был такой масштабный кризис сразу после триумфального захвата Трои? Разгадка отчасти имеется в исторической аналогии. Кризис микенской Греции позднее был повторен в истории Спарты, победившей вместе с союзниками могущественные Афины. Спарта пала в пике своего величия. Ее внезапной слабостью воспользовались чуткие враги — вчерашние неудачники, побежденные Спартой. Мы вправе предположить, что троянцы были такими же реваншистами, как и греки антиспартанской коалиции. Морская коалиция ахейцев в момент слабости подверглась нашествию новой троянской коалиции, составленной дорийскими племенами, укрепленными новой волной родственных мигрантов из Северного Причерноморья.
Зададимся вопросом, что искали дорийцы на Пелопоннесе — в земле неуютной, испепеленной жарой? Почему им, кочевникам-скотоводам, понадобилось пройти без остановки волне пригодные для жизни северные территории? Уже сама постановка этого вопроса высвечивает неочевидную, но весьма вероятную причинную связь между Троянской войной и дорийским нашествием. Она прослеживается как во времени, так и в пространстве. Близость по времени двух событий и общее для ахейцев и дорийцев пространство Пелопоннеса побуждают выдвинуть гипотезу о причинной связи: экспансия дорийцев была ответом на взятие и разрушение Трои. Богатства разграбленной Трои, вероятно, стали поводом для раздоров и войн среди победителей, а затем слабость ахейцев спровоцировала нашествие племен, знавших о сокровищах Трои и, возможно, ведомых потомками спасшейся троянской знати. Не случайно столица спартанцев возникла в землях, некогда управляемых вождем антитроянской коалиции Менелаем. Завоеватели разрушили города ахейцев с той же жестокостью, с которой была разрушена Троя.
Завоевание Пелопоннеса было не столь стремительным, как кажется через три десятка веков. Завершение завоевания долины Эврота стало возможным только после взятия древней крепости Амиклы в первой половине VIII века до н. э. Теперь новая знать, поддержанная местным населением, уставшим от войн и разорения прежних покорителей Трои, смогла установить здесь свои порядки — начался процесс этнообразования. Но базой спартиатов так и остался север Лаконии, где их городами были прежние военные лагеря. Юг страны населяли ахейцы-периеки, обложенные данью.
Аналогичным образом события развивались в Фессалии, Арголиде, на Крите, в других странах Греции. Греция была лишь страной, но не государством. Государствами становились общности, занявшие ландшафтные ниши, пригодные для хозяйственной жизни и отделенные от соседей естественными преградами. Десятилетия и столетия обособленного существования превращали родственные племена в разные народы. Ландшафт диктовал дорийцам ту же историю, которую до них здесь же прошли ахейцы.
Сближает спартиатов с троянцами множество признаков. Спарта унаследовала от Трои гражданина- патриота, воина-солдата. Спартанцы имели внешний вид, продиктованный традицией — длинные волосы и длинная борода без усов. Такой облик имели народы Малой Азии, в частности, ассирийцы. Если быть точнее, то длинная борода и длинные волосы на множестве изображений у греков и племен Малой Азии присущи либо вождям, либо богам и божественным существам. Молодой воин безбород и признак его аристократизма — длинные волосы. Крестьянин, достигший определенного возраста, также длиннобород, но волосы его укорочены — вероятно, чтобы не мешали работе.
Как и ассирийских царей, спартанцы хоронили своих царей в медовых ваннах, препятствующих тлению. Спартанцы, как и троянцы не имели большого желания совершать морские путешествия и завоевания. Троянцы не создали флота, способного отразить нашествие ахейцев, а спартанцы основали лишь одну заморскую колонию — Тарент. Флотоводцами спартанцы все же стали, но кораблестроителями, гребцами и шкиперами были исключительно их союзники.
Характерен облик спартанцев, отличающий их от классических греков, запечатленных в скульптурных формах. Маски и бронзовые фигурки спартанцев отражают своеобразное строение лица — выпуклую переносицу с выступанием носовых костей и горбинкой, уподобляющей нос хищному клюву. (Впрочем, изображений спартанцев сохранилось ничтожно мало). Классические греки имели более изящный и прямой нос и менее выраженное выступание надбровий. Некоторым это обстоятельство может показаться доводом в пользу семитского происхождения спартанцев. Подобные же абсурдные умозаключения должны были бы выводить некоторые племена американских индейцев также от семитов. Фантастические домыслы о семитском происхождении спартанцев имеют лишь одно «доказательство»: о связи учения стоиков с семитской культурой. Признание учения стоиков в Спарте времен упадка выдается за факт, якобы, бесспорно свидетельствующий о семитском происхождении спартанцев, которых иные греческие источники выводили от финикян. Фантазии некоторых интерпретаторов добираются до неясного указания в Библии на местность Сепар или Сепард, куда оправлялись изгнанники из Иерусалима. Персидские источники говорят о том, что эта местность располагалась в Малой Азии. Спартанцы к семитам не имеют ровным счетом никакого отношения, кардинально отличаясь от них в религии и культуре. Совершенно несостоятельна также и гипотеза о связи учения стоиков с семитской религией.
Культ Аполлона, принесенный дорийцами на Пелопоннес, надежно фиксируется как троянский, но никак не семитский. Стены Трои считались возведенными Аполлоном (по другой версии — Посейдоном, который потом натравил на Трою морское чудище). Далее вглубь Азии этот культ прослеживается в ассиро-вавилонской цивилизации, а еще ранее — у хеттов (индоевропейцев), где один из богов именуется Апулунас. На древность культа указывает его символ — привратный кумир в виде суженного кверху столба. Лишь со временем дорийские греки начали снабжать столб антропоморфными (иногда — звероморфными) деталями — ступнями, кистями рук, изображением головы или лица.
Греческая и римская культура отличны от восточных культур быстрым расцветом, который невозможно приписать местным качествам населения. Технологии привносились в Грецию и Этрурию пришлым населением. При этом достаточно ясно прослеживается племенное единство. Греческие типы сходны как родные братья. Это сходство обычно приписывается «классическому» периоду греческого искусства, который, якобы, стандартизировал все образы под единый идеальный тип. Даже если это так, то само наличие идеального типа говорит как о склонности этот тип воспроизводить, так и о желании походить на него в жизни. Что вполне определяет расовое самосознание. То же самое можно сказать и про этрусков, которые отличаются от греков, но сами также образуют племя, состоящее из одного расового типа. Этого нет у римлян, которые с самого начала были сборищем разнообразных типов. Данное обстоятельство достаточно хорошо прослеживается по римской скульптуре и по галерее образов римских императоров. Некоторые императоры унаследовали аристократические черты этрусков. Другие — племенные признаки иных народов, соседствовавших с этрусками.
Происхождение этрусков остается спорным вопросом. Попытки доказать лингвистическую связь между этрусками и древними венграми выглядит достаточно странно, поскольку венгры появились в Европе на рубеже IX–X вв., когда этрусков уже и след простыл. Связь этрусского языка с урало-алтайской языковой группой не прослеживается с достаточной убедительностью, поскольку влияние этрусков на протовенгерское население вполне возможно, но не наоборот. Общие черты языка с урало-алтайской группой объясняются, скорее всего, воздействием на эту группу языков арийских переселенцев, которые в дальнейшем и стали основным населением Европы.
Сравнение надгробных изображений Микен, Греции и Этрурии говорит об их близком родстве — едином понимании того, что нужно изображать. Здесь мы видим удлиненные лица с выступающим носом с чуть вздернутым кончиком, глазами несколько навыкате, узким подбородком. И, наконец, архаическая
