«Бун, будьте благоразумны! Выслушайте меня…»
— Я и так слушаю, — отозвался Бун.
«Я лишился всех органов чувств. Не могу ни видеть, ни слышать. Единственное, что я могу, — воспринимать то, что вы говорите, но до сих пор все сказанное вами было крайне недоброжелательным. Я теперь ничто. Ничто, укутанное в пустоту. Тем не менее я сохраняю самосознание. И могу сохранять его в течение несчетных тысячелетий, зная, что я ничто, не в состоянии совершить что бы то ни было. Вы — моя единственная надежда. Если вы не сжалитесь надо мной, я останусь в таком состоянии навеки, погребенный в песке и пыли, и никто никогда не узнает, что я здесь. Я буду словно живой труп…»
— Однако ты красноречив, — заметил Бун.
«Это все, что вы хотите сказать?»
— Право, не могу больше ничего придумать.
«Выкопайте меня, — взмолился монстр. — Извлеките меня из обломков, в которые меня превратили, и держите при себе. Возьмите меня с собой, когда уйдете или уедете отсюда. Все что угодно, только не бросайте меня одного.»
— Так ты хочешь, чтобы я тебя спас?
«Да, пожалуйста, спасите меня.»
— Но ведь и такое решение для тебя стало бы только временным, — сказал Бун. — По твоей милости я, не исключено, приговорен к пожизненному заключению в этой, как ты выразился, дикой глуши. Я, возможно, здесь и умру, и ты опять останешься наедине с той же судьбой, что и сейчас…
«Даже в подобном случае мы все-таки проведем хорошо время вместе. Мы избежим одиночества.»
— Сдается мне, — сказал Бун, — что в подобном случае я предпочту одиночество.
«Нельзя терять надежды. Может произойти какое-либо событие, которое спасет нас обоих». — Бун не ответил. — «Вы не отвечаете», — упрекнул его монстр.
— Мне больше нечего сказать. Даже слышать тебя не желаю! Способен ты это понять? Не желаю тебя слышать!..
Оказать милосердие обычному врагу — да, это был бы жест гуманный и благородный. Однако монстр-робот не был обычным врагом. Пытаясь сформулировать, хотя бы ради собственного спокойствия, что за враг перед ним, Бун понял, что имени для такого врага не придумано.
«А что, если это была ловушка?» — подумал Бун, и мысль сразу принесла ему облегчение. Где-то там, в путанице обломков, оставшейся от грозного монстра, лежит небольшой ящичек, служивший страшилищу мозгом, компьютер фантастической сложности — сокровенная сущность робота. Копаться среди обломков, искать и извлекать эту сущность, чтобы, вполне возможно, какой-нибудь уцелевший механизм тут же схватил тебя и прикончил? Нет уж, благодарю покорно, сказал себе Бун. Решение было правильным, негодяя не стоило даже слушать…
Тем временем волки, видимо, отчасти насытились. Два-три из них растянулись на траве с необычайно довольным видом, другие продолжали терзать тушу, но шевелились гораздо ленивее. Грифы опустились еще ниже. Солнце проделало значительную часть своего пути на запад.
Подняв ружье, Бун двинулся к добыче. Волки поначалу наблюдали за ним с любопытством, но, когда он подошел совсем близко, отпрянули и застыли, негромко порыкивая. Он легонько погрозил им ружьем — они отскочили чуть дальше, а иные присели в позе напряженного внимания.
Дошагав до бизона и прислонив ружье к туше, он раскрыл нож. Ну до чего же хлипкий инструмент! Брюшная полость быка была раскрыта настежь, приоткрывая один из окороков. Бун догадывался, что бизоний окорок окажется жестковат, — только складным ножичком никак не прорежешь грубую шкуру и не доберешься до более нежных частей. Приходилось брать, что сумеешь.
Ухватившись за разодранную шкуру обеими руками, Бун рванул ее изо всех сил. Шкура отходила очень неохотно. Упершись ногами, он рванул еще. На сей раз шкура подалась чуть легче, разодралась чуть дальше. А нож, к великому его изумлению, резал намного лучше, чем можно было предполагать. Отделив солидный ломоть мяса, Бун не откладывая откромсал и второй разумеется, в один присест столько не съесть, но другого случая может и не представиться. Набегут другие волки, привлеченные запахом крови, да и стервятники не заставят себя ждать. К рассвету от бизона мало что останется.
К добыче, сердито ворча, приблизился один из волков — гигантский волк, много крупнее всех остальных. Стая тут же поднялась, готовая следовать за вожаком. Бун схватил ружье и замахнулся на волков, испустив свирепый вопль. Гигантский волк приостановился, по его примеру остановились и остальные. Бун положил ружье и отрезал третий ломоть.
Не спуская глаз с волков, он подобрал три куска мяса и начал отступление. Отступал он нарочито медленно. Не торопись, внушал себе Бун, любое резкое движение может спровоцировать зверюг на атаку…
Волки наблюдали за ним не шевелясь, выжидая, что будет дальше. А он просто пятился к костру. Когда половина пути осталась позади, стая внезапно бросилась вперед, но не к нему, а к бизоньей туше, и навалилась на нее сызнова, лязгая зубами и рыча. На Буна волки больше не обращали внимания.
Неподалеку от костра он выбрал чистенькую травяную площадку и выложил на нее все, что принес. Раз в десять больше, чем удастся съесть за один вечер. Задумчиво разглядывая мясо, он опять задался вопросом: что с ним делать?
Долго оно не сохранится — от силы дня два, и протухнет. Надо, решил он, зажарить все сразу. Зажарить, съесть сколько влезет, остаток завернуть в нижнюю рубашку и закопать, а самому усесться на тайник сверху. Без этой меры предосторожности волки, как только покончат с тушей, унюхают спрятанное мясо и отроют. Но если он усядется сверху, не посмеют. По крайней мере, можно надеяться, что не посмеют.
Бун принялся за работу: выбрал из заготовленных можжевеловых веток самые прочные, поделил их на палочки подходящей длины и каждую заточил с обоих концов. Порезал мясо на кусочки и нанизал на заостренные палочки, по четыре-пять кусочков на вертел. Костер прогорел до углей, однако несколько крупных деревяшек еще держали пламя. Их он сгреб в сторонку и запалил новый костерок, а над углями воткнул наклонно палочки-вертела с мясом. Потом сел рядом, наблюдая за таинством жарки, время от времени поправляя палочки и глотая слюну. Пахло жаркое ошеломляюще, хоть он и знал заведомо, что вкусным оно не получится: не было даже соли, а о приправах нечего было и мечтать.
Волки по-прежнему ссорились над убитым быком. Два-три грифа дерзнули спуститься вник, но волки их не подпустили. Тогда птицы отлетели на почтительное расстояние и сели нахохлившись в ожидании своей очереди. Солнце спустилось к самому горизонту. Близилась ночь.
Там на равнине лежала туша бизона, который во времена Буна стал ископаемым. А где-нибудь подальше бродили другие ископаемые — живые мастодонты, мамонты, дикие лошади, а может быть, и верблюды. Даже волки, пирующие над тушей, для людей двадцатого века — всего-навсего ископаемые.
Скорчившись подле самодельной жаровни, Бун не отрывал глаз от поспевающего ужина. Его терзали муки голода. Не считая утренней овсянки, комковатой, почти несъедобной, он за весь день не держал во рту и крошки. Воистину для него настали суровые времена.
Поневоле припомнилось: когда он прыгнул во времялет вслед за Инид, то был под впечатлением, что они отправятся в будущее, а уж никак не в эпоху вымершего зверья и оживших ископаемых. Правда, драматизм последних секунд в Гопкинс Акре вышиб из головы вообще всякие мысли.
Возможно, в будущем и нашлось бы что-нибудь, что могло бы его заинтересовать, но здесь не было абсолютно ничего примечательного. Что там, в Гопкинс Акре, довелось узнать о будущем? Мир, где почти не осталось людей во плоти, — человечество сохранилось лишь как сумма бестелесных существ, единиц, чистого разума. Естественный отбор некогда сделал людей хозяевами планеты — зачем? Чтоб они в конце концов свели себя к какому-то квантовому существованию в виде пылинок, а может, и того мельче?
Еще одна радикальная перемена, подумал он. За без малого пять миллиардов лет своей истории Земля претерпевала множество перемен. Сперва возникали какие-то пустячные, на первый взгляда факторы, но в дальнейшем они приобретали значение, какого ни один сторонний интеллект не смог бы предвидеть, а когда осознал бы, оказался бы уже не в силах что-либо предпринять.
Даже если бы гигантские рептилии обладали разумом, им ни за что не догадаться бы, как и почему
