7. Инид
И все пошло наперекосяк, неотступно думала Инид. Ей и не следовало браться за управление ковчегом. Она же прекрасно знала, что не имеет должной подготовки. А в то же время — что оставалось делать? В Гопкинс Акре ее бросили в одиночестве, она единственная подумала о Буне, и задать машине курс не было никакой возможности. Она только и успела дать команду на старт, да больше ничего и не оставалось. А потом ситуация повторилась. Бун крикнул ей, чтоб она спасала времялет, и она бросилась наутек. И перепрыгнула почти на миллион лет в будущее, на миллион лет от эпохи, где застрял Бун, — и у нее нет ни малейшего представления, как вернуться за ним и выручить его.
А все Хорас виноват, подумала она с гневом. Хорас, который без конца настаивал на том, чтобы рассчитать все заранее, а рассчитал так скверно. В каждом ковчеге должен был быть квалифицированный пилот — хотя, вообще-то говоря, трех квалифицированных среди них просто не было. Дэвид, вне сомнения, на времялетах собаку съел. И сам Хорас тоже мог бы справиться, хотя в лучшем случае кое-как. Эмма с Тимоти к контрольным панелям и близко не подходили. Во всей семье, если разобраться, было два пилота, всего-навсего два.
Если бы страшилище не нарушило все планы и дало им шанс подготовиться досконально, все, вероятно, прошло бы гладко. Они бы обсудили, куда держать путь, и Дэвид — скорее всего Дэвид — настроил бы все три ковчега на одно и то же время и место. Они решили бы заранее, где и когда высадятся, и стартовали бы все вместе. Будь ее времялет запрограммирован, она б и горя не знала. Но пришлось стартовать наугад, да еще дважды, и это, конечно же, погубило ее.
Инид в который раз бросила взгляд на приборы. Обозначения времени были достаточно четкими, зато пространственные координаты казались ей китайской грамотой. Таким образом, ей было известно, в каком она тысячелетии и в каком году, но совершенно неясно, в какой точке. После первой посадки она поняла, где они, лишь благодаря Буну, да и то приблизительно. Разумеется, приборы указывали точные координаты, только она не умела их прочесть. Теперь-то до нее дошло, что там, в прошлом, следовало бы записать показания всех приборов подряд, но что не сделано, того уже не поправишь. Досаднее всего, что координаты той первой посадки вместе с Буном и ныне хранятся в памяти записывающего устройства, и она могла бы вывести их на дисплей, — если бы хоть отдаленно представляла себе, как это сделать.
С тяжелым чувством она откинулась на спинку пилотского кресла, не в силах оторвать взгляд от приборов. Ну почему, почему за все годы, прожитые в Гопкинс Акре, она не удосужилась попросить Дэвида обучить ее управлению времялетом? Дэвид был бы счастлив оказать ей эту услугу — тут сомневаться не приходилось, — а она не попросила его, ей даже в голову ни разу не пришло, что такое умение ей когда- нибудь может понадобиться.
Она перевела взгляд на обзорный экран, однако поле зрения было суженным, и вообще за бортом не было вроде бы ничего интересного. Времялет, по-видимому, сел на возвышенности, потому что на экране открывался вид поверх иззубренных скал, а среди скал поблескивала река.
Вот я и допрыгалась, подумала Инид. Эмма с Хорасом подчас называли меня безответственной, и ведь они, наверное, правы. Я бросила достойного человека на произвол судьбы, бросила в далеком прошлом и только потом поняла, что вернуться за ним и спасти его при всем желании не смогу. Мало того, боюсь даже пробовать. Я совершила два прыжка вслепую — сначала глубоко в прошлое, затем еще глубже в будущее. На кого мне теперь надеяться — на Генри? Да, он выследил нас в Европе в средних веках, но, по сравнению с нынешней, то была пустяковая задача. Допустим, за мной остался еле заметный след, и он, если повезет, мог бы разыскать меня. Но следов-то уже не один, а два, совладает ли Генри с двумя? Теперь мне, хочешь не хочешь, придется оставаться на месте. Если я вздумаю скакнуть еще раз, то потеряюсь окончательно и навсегда. И сейчас-то, после двух прыжков, я, может быть, уже потерялась безнадежно и навсегда…
Поднявшись с кресла, Инид подошла к люку. И как только приоткрыла его, услышала странный шум, напоминающий гудение пчелиного роя. Десяток шагов от люка — и она поняла, что это за шум и что он значит.
Времялет приземлился на склоне чуть ниже вершины высокого горного кряжа. По верху кряжа двигалась толпа, и именно от толпы исходил шум — невнятный шелест многих голосов, звучащих одновременно. Налево и направо, насколько хватал глаз, по кряжу двигались люди. Плотность движения была неравномерной: толпа то сгущалась в сплошную массу, то распадалась на небольшие группы, встречались и путники, бредущие поодиночке. Но все двигались, двигались в одном направлении, целеустремленно и не спеша.
И рядом с ними — именно рядом, а не вместе, словно составляя почетный эскорт процессии, — двигались разные диковинные фигуры. Одни были внешне человекоподобными, другие вовсе не напоминали людей, но все были живыми и все перемещались — ползли, извиваясь, как змеи, или выгибаясь, как гусеницы, катились, сновали бешеными зигзагами, шагали, как на ходулях, плыли над землей, а иные летели в полном смысле слова.
У Инид перехватило дыхание: она уяснила себе, из кого состоит этот эскорт. Человекоподобные были роботами, да и среди других, не похожих на людей, роботы, несомненно, составляли добрую половину.
Остальные были инопланетяне. Во времена, которые она должна бы считать родными, на планете развелось множество инопланетян, поддерживающих с землянами странные, зачастую непостижимо странные отношения, — но собственное ее племя, отселенцы, старалось иметь с пришельцами как можно меньше общего.
Она не испытывала желания отходить далеко от времялета и все же сделала несколько шагов вверх по склону, поближе к процессии, бредущей своим неспешным, несуразным маршем. Почва здесь, близ вершины кряжа, отличалась упругой сухостью, и сам кряж был по-своему величав — земля, казалось, привстала на цыпочки в попытке дотянуться до самого неба. А небо было бездонно синим — более синего ей не доводилось видеть за всю жизнь, и ни единое облачко не осмелилось запятнать его. Сильный, устойчивый ветер трепал полы ее плаща. Ветер дышал резкой свежестью, словно вобрал в себя холод и пустоту необозримых просторов, зато солнце, стоящее почти в зените, радовало теплом. Под ногами шелестела трава, отнюдь не дикая, а ухоженная и подстриженная. Вдоль гребня кое-где росли деревья, и каждое кренилось, каждое было обточено ветром, который дул здесь, наверное, из века в век, пока не подчинил деревья своей воле.
Никто не обращал на Инид ни малейшего внимания. Какое бы действо ни происходило здесь, ее появление на происходящее никак не повлияло. Что же это за действо? — поневоле спросила себя Инид. Какое-то ритуальное шествие, или религиозное паломничество, или, возможно, иной обряд древнего мифологического происхождения? Все ее догадки, конечно же, одинаково бездоказательны. Вмешиваться ни к чему, а быть может, и опасно, — хотя со стороны процессия казалась невосприимчивой к любому вмешательству. В движении чувствовалась целеустремленность, оно имело какой-то смысл и назначение.
Над самым ее ухом вдруг прозвучал голос:
— Вы хотите присоединиться к нам, леди?
Она дернулась в испуге и круто обернулась. Рядом стоял робот. Очевидно, его приближения не было слышно из-за ветра. Он был человекоподобным и в высшей степени цивилизованным, без следа механической вульгарности. Разумеется, он оставался машиной, это было заметно с первого взгляда. Но в то же время в нем странным образом ощущалась человечность и, более того, благородство. Его лицо и тело были классически человечными, и он был украшен со вкусом, каждая металлическая деталь несла на себе неглубокий спокойный орнамент, заставивший Инид вспомнить изящную насечку на дорогих ружьях из коллекции Тимоти. На плече робот нес цельную ободранную свиную тушу, а под мышкой — большой, туго набитый мешок, по-видимому, с зерном.
— Прошу извинить меня, леди, — продолжал робот. — Я никоим образом не хотел вас испугать. Приблизившись к вам сзади, я хотел издать какой-нибудь звук, дабы оповестить о себе, но, понимаете ли, ветер… На ветру просто ничего не слышно.
— Спасибо тебе за предупредительность, — ответила Инид. — Ты действительно испугал меня, но хорошо что не очень сильно. Нет, я не намерена присоединяться к вам. По правде говоря, я даже не представляю себе, что тут происходит.
