нуждался. Шекспир явился сюда туннелем.
— Послушай-ка, — сказал ему Хортон, испытывая некоторое раздражение, — попробуй же говорить хоть сколько-нибудь вразумительно. Что это еще за история с туннелем?
— Вы хотите сказать, что вам неизвестно о туннеле, проходящем меж звездами?
— Никогда не слышал о нем, — подтвердил Хортон.
— Давайте-ка вернемся назад, — предложил Никодимус, — и попробуем начать все сначала. Я так понимаю, что вы уроженец этой планеты?
— Уроженец?
— Ну да, уроженец. Вы сами отсюда. Это ваша родная планета. Вы здесь родились.
— Ничего подобного, — с большим чувством ответило создание. — Я бы и не помочился на эту планету, коли мог бы того избежать. Я бы не остался здесь и на мельчайшую единицу времени, если бы мог уйти. Я в спешке явился сюда, дабы выторговать проезд отсюда, когда вы покинете это место.
— Ты явился сюда так же, как и Шекспир? По туннелю?
— Конечно, по туннелю. А как бы иначе я здесь оказался?
— Но тогда уйти должно быть просто. Ступай в туннель и отправляйся по нему.
— Не могу, — простонало создание. — проклятый туннель не работает. Он оказался слишком непрочным. Действует только в одну сторону. Доставляет сюда, но не уносит обратно.
— Но ты сказал — туннель проходит между звездами. У меня создалось впечатление, что он ведет ко многим звездам.
— Ко стольким звездам, что ум не в силах сосчитать их, но здесь он нуждается в починке. Шекспир пробовал наладить его, и я пробовал, но мы не смогли. Шекспир лупил его кулаками, пинал ногами, орал на него, произносил ужасные слова. Однако он так и не заработал.
— Коли ты не с этой планеты, — сказал Хортон, — так, может, ты нам расскажешь, что ты такое.
— На это ответить просто. Я плотоядец. Хищник. Вы знаете, что такое хищник?
— Да. Тот, кто поедает другие формы жизни.
— Я — плотоядец, — произнесло создание, — и тем доволен. Я тем горжусь. Встречаются среди звезд такие, кто взирает на плотоядных с отвращением и ужасом. Они ошибочно утверждают, будто неправильно поедать существующих подобно тебе. Они называют это жестокостью, но я вам скажу, что ничего жестокого здесь нет. Быстрая смерть. Чистая смерть. Никаких страданий. Лучше болезни и лучше старости.
— Ну, хорошо, — согласился Никодимус. — Не надо продолжать. Мы ничего не имеем против хищников.
— Шекспир говорил, что люди — тоже хищники. Но не в такой степени, как я. Шекспир делил со мной добытое мной мясо. Он убивал бы и сам, но не мог делать это так ловко, как я. Я был рад убивать добычу для Шекспира.
— Я в этом уверен, — поддакнул Хортон.
— Ты здесь один? — спросил Никодимус. — На планете нет больше подобных тебе?
— Один-единственный, — отвечал Плотоядец. — Я совершал тайное путешествие. Никому не сказал про это.
— А твой Шекспир, — спросил Хортон, — он тоже был в тайном путешествии?
— Были столь беспринципные создания, что хотели бы разыскать его, заявляя, будто бы он причинил им какой-то воображаемый вред. Он не имел желания быть ими найденным.
— Но теперь Шекспир мертв?
— О, он мертв совершенно. Я его съел.
— Ты… что сделал?
— Всего лишь плоть, — пояснил Плотоядец. — И со тщанием сохранил кости. Не вижу, почему бы мне не сказать вам, что он был жестким и жилистым, совсем не того вкуса, какой мне нравится. У него был довольно странный привкус.
Никодимус поспешно переменил тему.
— Мы бы с радостью, — сказал он, — пошли с тобой к туннелю и посмотрели, нельзя ли его наладить.
— Не сделаете ли вы и впрямь того, с премногою добротою? — благодарно согласился Плотоядец. — Я надеюсь на это. Вы можете починить этот распроклятый туннель?
— Не знаю, — ответил Хортон. — Мы можем посмотреть его. Я не инженер…
— Я, — прервал его Никодимус, — могу стать инженером.
— Черта с два, — возразил Хортон.
— Посмотрим, — заявил свихнувшийся робот.
— Так значит, дело улажено?
— Можешь на это рассчитывать, — подтвердил Никодимус.
— Это хорошо, — сказал Плотоядец. — Я покажу вам древний город и…
— Здесь есть древний город?
— Я сказал чересчур поспешно, — поправился Плотоядец. — Из-за нетерпения наладить туннель я забежал вперед. Может быть, это и не настоящий город. Может быть, всего лишь форпост. Очень старый и очень разрушенный, но, может быть, интересный. Однако теперь я должен идти. Звезда склонилась уж низко. Лучше находиться под крышей, когда температура спускается на это место. Я рад встрече с вами. Рад, что народ Шекспира добрался сюда. Привет вам и прощайте! Я увижу вас утром, и туннель будет налажен.
Он неожиданно повернулся и быстрой рысцой побежал в холмы, не останавливаясь и без оглядки.
Никодимус покачал головой.
— Тут много загадок, — сказал он. — Многое надо обдумать. Много вопросов надо задать. Но сначала я должен приготовить для вас обед. Вы уже достаточно давно вышли из холодного сна, чтобы было безопасно есть. Хорошую, солидную пищу, но на первых порах не слишком много. Вам следует обуздать поспешность. Вы должны насыщаться медленно.
— Да подожди же минутку, черт побери, — возразил Хортон. — Ты должен кое-что разъяснить. Tы почему помешал мне, когда знал, что я хочу спросить насчет съедения этого Шекспира, кем бы он там ни был? Что значит, будто ты можешь стать инженером? Ты же чертовски хорошо знаешь, что не можешь стать им.
— Все в свое время, — сказал Никодимус. — Как вы и говорите, кое-что следует разъяснить. Но вначале вы должны поесть, да и солнце почти зашло. Вы ведь слышали, что сказало существо о том, что надо быть под крышей после захода.
Хортон фыркнул.
— Предрассудки. Бабушкины сказки.
— Бабушкины сказки или нет, — не согласился Никодимус, — а лучше подчиняться местным обычаям, пока не будешь уверен.
Поглядев вдаль через море волнующейся травы, Хортон увидел, что солнце разрезано пополам линией горизонта. Травяные волны казались полосами расплавленного золота. У него на глазах солнце погружалось все глубже в золотое сияние и по мере погружения небо на западе перекрашивалось в нездоровый лимонно-желтый цвет.
— Странные световые эффекты, — заметил он.
— Давайте вернемся на борт, — поторапливал Никодимус. — Идемте. Что бы вы хотели поесть? Что скажете, например, насчет супа по-вишийски? Чудные ребрышки, печеная картошка?..
— Недурной стол ты устроил, — заметил Хортон.
— Я изощреннейший повар, — заявил робот.
— Да ты хоть чем-нибудь не занимаешься? Инженер, повар. Что еще?
— О, многое, — отозвался Никодимус. — Я много умею делать.
Солнце скрылось и пурпурная дымка начала словно бы сеяться с неба. Она нависла над желтой травой, приобретшей теперь цвет старой, отполированной меди. Горизонт сделался агатово-черным, не считая зеленоватого свечения молодой листвы в том месте, где зашло солнце.
— Чрезвычайно приятно для глаз, — высказался, глядя на все это, Никодимус.
