ремесло.
В понедельник утром я принимаю решение. Беру из конверта ключ с адресом и прошу у матери автомобиль. На шоссе машин довольно мало. Солнце все еще сушит поля. По радио сообщают, что кто-то видел в Галисии НЛО. Я оставляю позади влажные и сверкающие бассейны, а на горизонте в это время поднимаются верхние этажи зданий, которые по мере приближения к ним удаляются одно от другого и увеличиваются в размерах. Растут стремительно. Населяют собой всю землю. Спускаются из-за облаков и сразу же выстраиваются по обеим сторонам Кастельяны. Между деревьями, пересекая площади и фонтаны, движется сама бесконечность.
Эдуардо всегда был горазд превращать простое в сложное. Тем не менее, после того как за мной захлопнулась кремового цвета дверь квартиры сто двадцать один, я чувствую себя Алисой, которая легко совершила невозможное – прошла сквозь зеркало в Зазеркалье, ничего не запачкав. Меня охватывает тишина помещения, в котором никто не живет, помещения покинутого, о котором никто не думает. В окна проникает свет, который не существовал, пока его никто не видел. Свет, брошенный на произвол судьбы. Часть штор наполовину приспущена. За ними и за плоской крышей дома напротив существует мир, пребывающий в постоянном движении и верный самому себе. В нем нет ничего отсутствующего, хотя и отсутствует Эдуардо.
Я осторожно разглядываю каждый предмет мебели, стоящий в квартире, поскольку не исключаю возможности увидеть Эдуардо, либо, как всегда, высокомерного, либо мертвого, за одним из них. Одна дверь большого зала ведет в спальню. Первое, что бросается в глаза, – это кровать. Простыни и покрывало валяются в беспорядке, как будто кто-то интересовался содержимым матраца. Ящики комода выдвинуты, дверцы шкафа распахнуты. В шкафу висит ряд шикарных костюмов, которые наверняка принадлежат Эдуардо и теперь превратились в нечто ископаемое. Все они зимние. Летние костюмы висят с другой стороны шкафа в пластиковых чехлах, застегнутых на молнии. Под костюмами стоит по меньшей мере шесть пар зимних ботинок в прекрасном состоянии. В это свое первое посещение ящики шкафа я не открываю, а ящики комода не выдвигаю до конца и равнодушно прохожу мимо страшных серых чехлов с молниями.
Кроме того, на столике еще стоит графин без воды и в кресле у окна валяется куча грязных рубашек, брюк и носовых платков. Что означает все это белье хозяина? И что означает безжизненная картина, которую я вижу? Дело в том, что оставленные в таком виде вещи свидетельствуют о последних моментах пребывания здесь Эдуардо. Тот факт, что Эдуардо находится так далеко от оставленных в какой-то момент предметов одежды или, точнее говоря, тела, которое они покрывали и до сих пор хранят какую-то его частицу, уже больше в этом месте нет, дает основание предположить, хотя и не очень уверенно, что речь идет о случае фатальном.
В маленькой кухоньке в раковине для мытья посуды стоит грязный кофейник, а также несколько чашек и бокалов. В кухонных шкафах нет того порядка, который существует в шкафу спальни, что полностью соответствует личности Эду, для которого всегда имело большее значение то, что носится, а не то, что съедается. В холодильнике стоит бутылка молока в плачевном состоянии и нечто такое, что условно можно назвать яйцами, а также то, что можно безусловно назвать сливами. Морозилка, однако, заполнена до отказа неиспорченными продуктами. И эта способность замороженных продуктов противостоять гниению снова приводит в уныние. Тому, что, возможно, случилось с моим другом, больше соответствует состояние слив, молока и яиц.
Похоже, любая потеря должна непременно сопровождаться признаками исчезновения, в противном случае подобное происшествие должно было бы иметь место в мире, с безразличием относящемся к тому, что в нем происходит. Та же самая непрестанная внутренняя тревога, которую у меня вызывает исчезновение Эду, и чудовищная мысль о его возможной смерти с еще большей очевидностью подчеркивают то, что я существую. Это потому, что я не только чувствую то, что он, возможно, уже чувствовать не может, но и потому, что воспринимаю это острее, чем обычно.
Квартира не слишком загромождена вещами, но если кому-то придет в голову исследовать их более тщательно, то их покажется слишком много. Я вижу, что в туалете на полотенцах вышиты его инициалы. Есть они и на махровом халате. Похоже на то, что эти вещи ему подарены. И кофейный сервиз на кухне тоже похож на подарок. И, конечно же, эти подарки делала женщина. Кроме того, на той же кухне я вижу табакерку с табаком, который курит Эду. Я закуриваю сигарету – так, для проформы, хотя вообще-то не курю. Я не ищу ничего по принуждению. Мне не нужно никакого принуждения. Эду от меня ничего не ждет. Здесь нет места ни для поспешности, ни для будущего. Здесь есть лишь покой последнего мгновения, последнего дня. Полотенца и кофейный сервиз, и все остальное, сейчас находятся здесь вместе со мной, но они здесь были до меня, они хранят секрет того времени, пока я их не видел и не знал об их существовании. Эти предметы, хотя они и были рядом с Эдуардо, ни о чем не могут мне рассказать. Или, может, они и рассказывают что-то, но я при этом остаюсь глух и слеп. Почему я такой тупой и ничего не понимаю? Ни луна, ни тьма, ни деревья в полном дневном освещении тоже тебе ничего не говорят, такой уж ты родился. Коль скоро эта информация существовала бы, то для ума не было бы ни тайны, ни секрета, ни бесконечности. Получается так, словно реальность преподносит сама себя одним способом, а мы воспринимаем ее совершенно другим. Скажем, человек не так естественен, как какое-нибудь растение или животное, поскольку он не является частью природы. В противоположность ему растение или животное знают природу, и им не приходится прилагать усилий, чтобы понять ее. Одежда Эду, вне всякого сомнения, беспрестанно посылает многозначительные сигналы из шкафов, но я не способен понять их. Какие он мог вести разговоры в этом доме? О чем думать? Полагаю, меня всегда преследовала мысль о том, что он говорит об одном, а на самом деле думает о другом.
Функциональное убранство большого зала многое говорит о его личности. Почти вся мебель светлая, за исключением абажуров некоторых ламп, окрашенных в теплые тона. На полу много газет, там же лежат несколько книг. На низком столике у диванов много писем и рекламных объявлений. На всем этом хорошо виден слой пыли толщиной в палец. Несколько секунд я раздумываю над тем, не помыть ли глиняные горшки, которые стоят в раковине, даже подумалось о том, чтобы сложить грязные рубашки и носовые платки в стиральную машину и стереть пыль с мебели. Но я сразу же отказываюсь от этого намерения. Пусть все остается как есть, никому это не нужно. Ведь речь идет о чьем-то месте, месте, в котором его нет. Квартира Эдуардо вне сознания Эдуардо. Его костюмы без его тела. Эти апартаменты, фактически покинутые несколько недель назад, подтверждают версию о том, что он не вернется.
Поэтому я ничего не вытираю, я даже не сажусь на диваны. Хотя, если собрать в пластиковую сумку яйца, молочную бутылку и сливы, я смогу выбросить все это в мусорный ящик. Я выхожу на улицу. Квартира исчезает в лабиринте лестниц, среди многочисленных кремовых, похожих друг на друга дверей. И это все, что сейчас остается от Эдуардо. Остается также прошлое, но истина состоит в том, что события схватываются взглядом таким коротким и слухом таким несовершенным, а голос настолько ограничен в своих возможностях, и перемены настолько мимолетны, что прошлое всегда представляется слегка расплывчатым.
Я бы с удовольствием рассказал матери о квартире Эдуардо, но я не могу на нее положиться. Мне кажется, она не способна хранить секреты. В порядке наведения мостов я закупаю кучу глянцевых журналов, ящик хорошего вина и рассчитываю на то, что она сама еще припрятала как бы в порядке самообслуживания. Я спрашиваю у нее, почему она не проводит время со своим суженым. На слове «суженый» я делаю особое ударение.
– Пока нет необходимости проводить с ним свободное время. Мы еще не обвенчались.
Предстоят спокойные часы с хорошим кино и хорошим вином. Было бы совсем хорошо, если бы я мог рассказать ей об Эдуардо. Почему только я один знаю о существовании этой квартиры в Мадриде? Я знаю, что не могу об этом рассказать, знаю, что должен держать язык за зубами. Пожалуйста, Эду, появись, мне это не нравится.
Вечером приходит Ветеринар. Он очень нервничает. Только что звонил в Мексику. Там, как и раньше, ничего не знают о его сыне. Теперь он хочет узнать, нет ли у меня каких-нибудь известий.
– Ты ничего не помнишь о его последнем посещении, что способно помочь?
Я отвечаю, что не помню ничего особенного.
– Попытайся вспомнить, сынок, попытайся вспомнить. Любая деталь важна.
– Я не понимаю, что могло случиться.