– А какого чёрта он у тебя под колпаком? – разозлился Песцов. – Что ещё за криминальные игры? Шпионских, блин, не хватает?
– Понимаешь, Сёма, – спокойно ответила Бьянка, – к твоему дружку-однополчанину попала одна вещь. Попала, скажем так, больше случайно. Вещь древняя, раритетная… и в неумелых руках – бесполезная. А вот я за неё готова отдать всё, кроме неба Италии. Но вот маленький нюанс: эту вещь невозможно купить, украсть, присвоить, отобрать силой. Она может быть лишь подарена, причём от всего сердца. Ну, например, признательным Олегом своему корешу Сёме… А тот может презентовать её своей даме сердца. По имени Бьянка. Которая, уж ты мне поверь, единственная среди нас знает суть вопроса и может устроить так, чтобы всем было лучше. И признательному Олегу, и сердитому Семёну, и ей самой, любимой. Ну там ещё кое-кому, не вызывающему слишком сильных рвотных рефлексов… Вот так, примерно в таком разрезе. А сейчас надо отчаливать, менять расклад. Если сюда явится Чёрный Пёс, можно считать себя коммунистами. Ну что, куру-то жрать пойдём?
– Пойдём, – согласился Песцов. – И маску сними.
– Для тебя, дорогой, сниму что угодно, – жизнерадостно пообещала Бьянка.
Выкинув куриные косточки, они начали собираться.
– Это тебе. – Бьянка вытащила очередную маску, встряхнула и протянула Песцову. – Помочь?
Держалась она с бесшабашной весёлостью, будто собиралась на карнавал.
– Сам попробую. – Песцов сел у зеркала, вспомнил Фантомаса и принялся трансформировать внешность. – Она не порвётся?
Наливайко. Пчёлы начинают роиться
– В общем, я принял меры, – докладывал Козодоев. – Предотвратил… Не допустил… Уже вызвал наших…
– Похоже, с чаем придется повременить, – взял инициативу в свои руки Фраерман. – Надо идти. А то как-то неудобно – товарищ уже вызвал своих…
– Идите, я потом, – кинула взгляд на посуду в мойке хозяйственная Тамара Павловна. – Разгребу и приду.
Стоял прекрасный весенний вечер, воздух благоухал юной листвой. Этот запах заглушал даже миазмы помойки, рядом с которой, у бетонной стены, и стоял «УАЗ». С чистенькими, хорошо читаемыми, отлакированными номерами.
– Вот, смотрите, – принялся объяснять Козодоев, – вначале задний повесил, взялся за передний, а стал гайку затягивать и ключ уронил. Нагнулся и вдруг вижу… вот это…
«Вот это» оказалось тонкой проволочкой, зацепленной за рельефный протектор «УАЗа». «УАЗ» – машина высокая, нагнувшись, можно было с лёгкостью рассмотреть, что второй конец проволочки тянулся к какому-то пакету. Присобаченному на липучке к днищу машины аккурат под водительским сиденьем. Стоило только тронуться с места…
– Да уж, брат, не говори мне, будто все тебя очень уважают и любят. – Фраерман разогнул колени и принялся отряхивать трёхтысячедолларовые штаны. После чего покаянно добавил: – А ведь наша милиция и вправду нас бережёт…
Вскоре во дворе поднялась тревожная суета. Приехала «Газель» из дежурной части РУВД, прибыл, задыхаясь, участковый, неспешно подкатил «Апельсин». Действо развивалось по нарастающей. Милиция приступила к оцеплению, сапёры держали совет, гневно орал, взывал к Конституции эвакуируемый с помойки бомж… На шум стала было собираться общественность, но милиция рассказала в мегафон об опасности взрыва, и общественность быстренько поредела.
– Мотя, ты, может, переставишь его? – посмотрел Наливайко на шестисотый «Мерседес», припаркованный в прямой видимости от помойки. – А ну как и вправду жахнет? Жаль ведь, не «УАЗ»… Впрочем, «Уазика» тоже ох жалко…
– Ключи, Вась, остались в пальто, в лом ходить. – Фраерман зевнул, посмотрел на милицию, геройски сражающуюся с бомжом. – И вообще, что-то мне не нравится звук двигателя… Хочу что-нибудь поспортивнее, помодерновее, «бээмвуху» например…
В это время бомжа наконец-таки победили, спецы приступили к обезвреживанию, а из парадной вышла Тамара Павловна с Шерханом на поводке.
– Да, весело тут у вас, братцы, – хмуро заметила она. – Пластид? Гексанол?
– Сейчас будет видно, дай-то Бог, чтобы не слышно… – буркнул Фраерман.
Наливайко горестно потупился, а милиция вдруг как-то подобралась – во двор въезжала оснащённая мигалками «Волга».
Чёрная, блестящая, пернатая от антенн, с тёмными тонированными стёклами…
– Ага, старший брат прибыл, – прокомментировал Фраерман. – Я же говорю, мы сегодня дико популярны… Ого, да тут не старший брат, а старшая сестра… Хм, изряднейшая фемина… Я б с такой посидел в одиночке…
Из машины действительно выбралась тётка в чине полковника, подтянутая, собранная и деловая. Милицейские вожди немедленно поспешили навстречу.
– Мотя, старый кобель, – ласково попрекнула Тамара Павловна, и тут начал выражать своё мнение о происходившем Шерхан.
Он вдруг призывно заскулил, затрепетал обрубком хвоста и осторожно – не напугать бы – потянулся вперёд.
– Ну что? Кота увидал? – среагировал на поведение питомца Василий Петрович.
Тут надо сказать, что Шерхан отличался редкостным кошколюбием. Живое, то есть, опровержение мифа об «исконной» вражде двух одомашненных видов. Он давно изучил в окрестных дворах все места, где происходили котиные посиделки, и уже на подходе принимался вот так же несолидно поскуливать и пищать: «Кисонька, ну давай поиграем…»
Сегодняшняя «кисонька» в лице здоровенного рыжего котяры, выглядывавшего из «Волги», играть была совершенно не расположена. Более того, дружеские авансы азиата приводили кота в явное бешенство. Он хищно скалил пасть, щурил зелёные глаза и всем видом говорил: «Счастье твоё, что я на службе. При исполнении. Кабы не священный долг, я тебя вот этими когтями лично порвал бы. На целую тысячу сопливых, куцехвостых, гадких щенят. Я сказал».
Дама-федерал тем временем на месте не стояла. Быстро перекинулась словечком с сапёрами, подозвала старшего из ментов и наконец обратила взгляд на доктора наук Наливайко:
– Здравствуйте, Василий Петрович. Полковник Варенцова, ФСБ. У меня к вам пара вопросов.
Тот переступил с ноги на ногу. Кашлянул. Дама была в самом деле красивая. И улыбка у неё была… настоящая. Не какая-нибудь дежурно-казённая.
– Приятно познакомиться, – сказал он. – Постараюсь ответить…
«А ведь нормальная тётка. Без этой их… вседозволенности, дескать, захочу и судьбу твою сломаю как прутик. Бывают, оказывается, и такие…»
– Скажите, Василий Петрович, – спросила она, – есть у вас враги, недоброжелатели, завистники, может быть, соседи, кто бы решился сыграть такую вот злую шутку?
– Шутку?.. – не понял Наливайко.
– Ну да, шутку, – кивнула полковница. – Взрывотехники говорят, что это муляж, кусок мыла. Хозяйственного, шестидесятипятипроцентного.[116]
– Во дают, – с облегчением засмеялся Наливайко. – Даже мыла нормального[117] пожалели…
– Василий Петрович, – улыбнулась полковница.
Улыбнулась, призывая к серьёзности, мягко и как-то так, что Наливайко сразу понял: она успела ознакомиться со сложными извивами его биографии и спрашивала не «от фонаря». Она уверенно знала: уж чего хорошего, а врагов он успел себе нажить предостаточно. Быть может, учуяла даже аромат академического трупа, пронизавшего эфир над «Уазиком».
