услышал царапанье в ветвях дерева за хижиной, словно там возилась белка. Затем он увидел, как ему показалось, большую тёмную белку. Она молнией взлетела вверх по этому дереву, спустилась по другому, пронеслась по бурелому, скользнула под валежник, не уступая в быстроте самой резвой из белок. Время от времени она вдруг застывала на месте и вглядывалась в какой-нибудь дальний, чем-то подозрительный предмет. Коричневый метеор мелькнул на толстом стволе, и секунду спустя из кроны с квохтаньем вылетели два рябчика, а куница, гибкая, грациозная, играющая каждой жилочкой, уже была на земле. Длинными прыжками она пронеслась по бревну и на середине его замерла, уставилась на заросли осоки, в три волнистых прыжка достигла их, исчезла среди стеблей и тут же появилась вновь, сжимая в свирепых челюстях полёвку. Прыжок в сторону — и ещё одна пискунья отпищалась навсегда, а затем и третья. Три задушены, три отброшены, а коричневая глянцевитая змееподобная хищница уже заинтересовалась пролетающей вверху утиной стаей. Потом она нырнула в чащу ивняка, выскользнула из неё снова, как угорь из ила, и вскарабкалась по сухому дереву со сломанной верхушкой, усеянному дуплами — работой дятлов. Куница прыгнула в самое широкое с такой быстротой, что Рольф успел сообразить, что произошло, только тогда, когда она выскочила из дупла, волоча белку-летягу с раздроблённой головой. Бросив летягу, хищница тут же с кровожадным ворчанием прыгнула на ещё дёргающееся тельце, бешено его встряхнула, располосовала, отбросила в сторону и коричневой волной покатилась по земле, сверкая жёлтой грудкой, словно большой золотой бляхой. И вновь остановилась, словно пойнтер, почуявший дичь. Сколько грации было в этой позе — и сколько злобы! Тут змеиная, совсем как у кобры, головка повернулась навстречу ветру, и куница начала принюхиваться. Сделала несколько мелких шажков, вновь понюхала ветер и землю. Ещё несколько шажков — и она от вытянутой шеи до подрагивающего хвоста превратилась в напряжённое внимание. Миг — и она метнулась в чащу, а с другой стороны оттуда выскочил заяц-беляк и кинулся прочь, ища спасения. Прыг, прыг, прыг… Каждый прыжок покрывает двенадцать футов с такой стремительностью, что глаз не успевает за ним уследить, но куница не отстаёт. Ах, какая это была гонка! Как они мелькали среди валежника! Заяц был проворнее, но мужество стоит так много, а он почти его утратил! Однако, на своё счастье, он побежал по оленьей тропе к броду. Свернуть с неё он уже не мог. Выбора не было — он прыгнул в речку и поплыл, изо всех сил работая лапами. А куница? С какой стати ей мочить мех? Она терпеть не могла воду, голод её не мучил, она просто развлекалась, а плавание в её программу развлечений не входило. Подобрав мускулистые ноги, она затормозила свой бег у самой отмели, а ушастый тем временем уже почти добрался до противоположного берега.
Вапестан — коричневая смерть понеслась теперь назад, словно крылатая змея, зловещей тенью стелясь по земле всё ближе и ближе к хижине, обитатель которой не спускал с неё глаз. Поравнявшись с трупом летяги, куница задержалась, чтобы потерзать его ещё немного, затем исчезла в валежнике и вновь выскочила из него так скоро и в таком отдалении, что Рольф было подумал, что это какая-то другая куница. А она вспорхнула по углу хижины, словно бы без малейшего усилия, повела из стороны в сторону тёмно- коричневой мордочкой, сверкнула желтизной горла и направилась к дыре.
Рольф заворожённо следил, как красавица злодейка, изящно отталкиваясь от глиняной кровли, лёгкими, размеренными прыжками торопится к своему потайному ходу в кладовую — к своей погибели. Раз, два, три — она перемахнула через колючую верхушку можжевелового куста и обеими передними лапами угодила в капкан. Громкий щелчок, яростный вопль, метания, почти невидимые в своей стремительности, — и погубительница белок сама превратилась в жертву.
Рольф поспешил к ней. Схваченная капканом чертовка исходила пеной от ярости и ненависти. Она свирепо грызла железо и гневно завизжала, увидев двуногого врага.
Её метаниям надо было положить конец — чем быстрее, тем лучше, и как сама она расправилась с летягой и полёвками, как Куонеб расправился с норкой, так Рольф расправился с коричневой смертью, и в лесу воцарилась тишина.
29. Индейские лыжи
— Это для Аннеты, — сказал Рольф вслух, вспомнив своё обещание, и повесил сушиться распяленную на раме кунью шкурку.
«Йие! Йие! Йие!» — донеслись до него три коротких крика, совсем как в тот день, когда он познакомился с Куонебом, и он увидел, что поперёк узкого озера скользит каноэ его товарища.
— Мы нашли край хорошей охоты, — объявил индеец, когда Рольф придержал каноэ, а почти уже совсем поправившийся Скукум завилял не только хвостом, но и всем туловищем, радостно приветствуя возвратившегося хозяина.
Первое, что увидел Рольф, была великолепная бобровая шкура, распяленная на обруче из ивового прута.
— Ого-го-го! — воскликнул мальчик.
— Ак! Я нашёл ещё одну запруду. Замечательно! — отозвался Рольф, впервые в жизни поглаживая бобровый мех.
— А вот это и того лучше, — сказал Куонеб, протягивая на ладони пару мускусных желез, пахучие выделения которых, получившие название бобровой струи, по неизвестной причине действуют на всех животных самым неотразимым образом. Люди слабо чувствуют этот запах, но бобровая струя обладает свойством усиливать, закреплять и поддерживать запах любого вещества, к которому её подмешивают. Всякий траппер рад добавить таинственной бобровой струи на приманку в ловушке. Теперь им оставалось только подмешать порошок из высушенных и истолчённых бобровых желёз в бутылку, в которой рыбий жир, протухшие обрезки щуки, сероводород и солнечный свет уже настоялись в нечто непотребное, и превратить эту устрашающую смесь в совсем уж адское варево, источающее то, что мы воспринимаем как тошнотворную вонь, а наши мохнатые братья — как пленительное благоухание, манящее издали, точно нежнейшая музыка, неумолимое, точно рок, расслабляющее, точно веселящий газ, успокаивающее и дурманящее, точно полынная настойка. В арсенале охотничьих хитростей нет ничего равного по коварству силе этой смеси, притягательной и усыпляющей осторожность. Действие её столь же смертоносно, как и необъяснимо, а потому в некоторых штатах её внесли в список колдовских снадобий, применение которых строжайшим образом возбранялось.
Но в дни Куонеба среди лесистых холмов к ней относились иначе, и обитатели хижины над озером полагали, что почти завершили все необходимые приготовления к зимней добыче пушнины. Тридцать ловушек, поставленных Куонебом, шестьдесят, которые они поставили вдвоём, да дюжина остальных капканов были неплохим залогом будущих успехов. Близился ноябрь, время лучших мехов, так почему бы и не начать немедленно? А потому, что погода стояла тёплая. И пушные звери, убитые бревном в ловушке, успели бы разложиться, прежде чем траппер до них добрался бы. Такой способ добычи пушнины требует морозов.
Уже была нарублена и наколота большая поленница дров; хижина и кладовая проконопачены и утеплены завалинками. Отстреливать оленей на мясо до наступления холодов тоже не следовало — запас испортился бы. Однако одно дело всё-таки нашлось. Зимой обойтись без лыж никак нельзя, а вот плести их куда удобнее, пока ещё тепло.
Рамы для своих лыж индейцы изготовляли из берёзы и ясеня. Берёза крепче, но зато труднее поддаётся обработке. В низине неподалёку ясени росли в изобилии. Они выбрали молодое деревце, срубили его и превратили в тонкое бревно десятифутовой длины. Оно пошло на изготовление длинных планок. Руководил работой, разумеется, Куонеб, а Рольф старательно следовал всем его указаниям. Каждый взял по планке и принялся её обтёсывать так, чтобы она получилась ровной, шириной в дюйм, а толщиной в три четверти дюйма. Точно пометив середину, они на десять дюймов вправо и влево от метки продолжали стёсывать планку до полудюймовой толщины. Затем каждый приготовил две плоские поперечины десяти- и двадцатидюймовой длины и прорезал для них пазы в нужных местах планки. Тем временем вода в котелке уже закипела. Согнув свою планку и связав верёвкой концы, чтобы она не разогнулась, сначала Куонеб, а за ним и Рольф пристроили эти деревянные полукружья над бурлящим кипятком. Не прошло и часа, как распаренная древесина стала податливой, и они без труда, хотя и очень осторожно, изогнули обе планки в продолговатые овалы, вставили поперечины в пазы, свели концы вместе примерно на одну шестую всей
