Люк заскрежетал и встал на место. Витек представил, как Гриб сейчас в кромешной темноте бросится в говенную реку, станет ловить рыбу с лапами и содрогнулся. Тот показался ему героической личностью, почти как летчик-испытатель, только под землей.
36
Скаждым новым сном его дом становился все дальше. Он возвращался в свой город, шел по знакомой улице, но никак не мог найти дом. Было темно и безлюдно. Он знал, что отец и мать сейчас в квартире, там лежат его вещи, в соседних домах живут друзья, но не мог туда попасть. Он заходил с разных сторон, но все время промахивался и понимал это, когда оказывался уже совсем далеко. Дом словно уклонялся от встречи с ним.
«Почему они меня не ищут? – думал Витек. – Если бы они искали и вышли навстречу, мы обязательно встретились бы».
Но на темных улицах не встречались прохожие, свет в окнах не горел, и только фонари безуспешно пытались рассеять мрак ночи. «Вот если бы они потерялись, – с обидой думал он, – я бы их искал. Я отложил бы все дела и занимался только поисками. А они не ищут. Неужели я им не нужен? Неужели они меня не любят? Но если не они, то тогда кто же?»
И некому было ему сказать, что они не ищут потому, что их нет. А нет их потому что закончилось их время, а скоро закончится и его. Только куском льда из глубины сна до него доходила мысль, что нет в мире никого, кто бы его любил.
Ему очень хотелось обратно под защиту родителей. Ему хотелось укрыться в их квартире от московских улиц, от жалкого существования на решетке, от холода, голода и унижений.
Он сел бы за свой письменный стол и долго листал подшивки журналов «Радио» и «Вокруг света», а утром пошел бы в школу. Принимают ли еще таких старых в школу?
Школа тоже ему снилась, но реже. Он как бы опять учился в старших классах, хотя один аттестат у него уже был. Учеба во второй раз продвигалась плохо, и его грозились выпустить без аттестата. «Но у меня один уже есть, зачем мне еще?» – думал он и все же продолжал посещать занятия, хотя и без особого усердия.
Подходили выпускные экзамены, половину он провалил и получил вместо аттестата справку. Выпускной вечер прошел без него. Он пошел домой и опять не смог найти свой дом. У всех дома были, а у него – нет. Он понимал, что если не найдет, придется возвращаться в Москву на решетку, под холодный дождь, под снег и ветер. «Мне нельзя туда, – говорил он кому-то невидимому, от кого зависело его возвращение. – Я умру, если еще раз там окажусь. Я хочу остаться здесь».
Но тот не слушал и безжалостно вышвыривал его из сна. Витек просыпался на жесткой решетке и долго боялся открыть глаза. Снизу дул теплый воздух. «Господи, – просил он, понимая, что все напрасно, – ну сделай так, чтобы я остался там. Почему я все время должен оттуда уходить?»
До него доносился шум машин, и ветер накрывал выхлопными газами. Он опять был в Москве все на том же месте. От отчаяния ему хотелось скукожиться, стать желтым осенним листом, чтобы ветер подхватил его и умчал прочь. Сначала из столицы, потом из страны, а потом вообще с Земли. Да хоть и в космос. Если нигде здесь ему не нашлось места, может, хоть там найдется? Он летал бы по какой-нибудь замысловатой орбите вместе с другим космическим мусором. Хоть и мусор – а не под ногами. Так было бы лучше.
Он открыл глаза. Рядом храпели, иногда вскрикивали и ворочались в тяжелом сне другие бомжи. Что им снилось? И боятся ли они пробуждения, как боится его он? Он никогда их об этом не спрашивал. Здесь так не принято.
Здесь все делают вид, что хоть жизнь и пропала, а им и горя мало. Им все по фигу и нипочем. Они ни о чем не жалеют и ничего не хотят.
Витек понимал что это все наигранное. У каждого из них было детство, и он готов был дать правую руку на отсечение, что им оно хоть иногда, но снится. И когда тот, кому оно приснилось, просыпается, – в этот момент он другой человек и несколько минут им еще остается. И если бы сейчас с ним произошло что- нибудь хорошее, он, может быть, удержался бы в этом состоянии и не вернулся в прежнее скотское.
Но ничего никогда не происходит. Бомж постепенно приходит в себя и опять становится бомжом.
37
В начале третьего круга по Садовому ночь выдалась ветреной. Улицы казались еще безлюднее, чем обычно. А машин так и вообще почти не было.
Витек думал о загадочном исчезновении Толяна. Некстати он исчез. Витек как раз собирался спросить его о графике движения говнокатера. Он еще и сам не знал, зачем ему это знать. Просто было интересно и все тут. Известные люди привлекают к себе внимание, и хочется узнать о них побольше. Постоять рядом, взять автограф, сфотографироваться. Правда, не всем знаменитостям это нравится. Особенно избегают таких контактов олигархи. Трясутся за свою шкуру, чувствуя, что их могут застрелить. Но тем притягательнее близость к ним.
Легко взять автограф у артиста или писателя. А ты попробуй возьми у олигарха, да еще и у такого скандально известного, как тот, что ездит в говнокатере. Да это практически невозможно. Но кто-то же берет, если, конечно, его не застрелят охранники.
Витьку вспомнилась виденная недавно сцена на Новом Арбате у ресторана «Прага». Кто-то из сильных мира сего приехал посмотреть очередную реконструкцию здания под магазин или казино. Стройка была прикрыта большой желтой клеенкой с черными буквами. Он прошел внутрь, сопровождаемый охранниками в костюмах, а двое верзил-омоновцев в камуфляже остались снаружи.
Они смотрели на прохожих. Прохожие смотрели на них. А посмотреть было на что – картина получалась весьма колоритной. Ветер трепал вырезанный в клеенке желтый прямоугольник, который служил дверью. По сторонам от него стояли омоновцы, широко расставив ноги. Они держали автоматы наизготовку на особый спецназовский манер – стволом вниз, прикладом вверх, палец на курке. Глаза обоих сканировали каждого проходящего мимо. Никто не рискнул остановиться, облокотиться на перила, ограждающие «Прагу», и посмотреть на них в открытую. Витек широко улыбнулся им, но помахать рукой не решился. Оба омоновца были в маленьких коричневых беретах, лихо сдвинутых на затылок и набекрень. Почему береты не падали, вопреки законам физики, оставалось для Витька загадкой. Рукава у обоих молодцев были закатаны до локтей, из-под полурасстегнутых гимнастерок выглядывали голубые тельняшки.
Витек дошел до площади Арбатские Ворота и вернулся обратно, надеясь, что хоть один из беретов свалится на землю. Но они были на месте, а их обладатели отметили бомжа, уже второй раз промелькнувшего перед ними. Они синхронно провели Витька взглядами. Витек опять им улыбнулся, но взаимности не добился – их лица оставались суровыми, как у американских индейцев, только поглупее.
Витек дошел до Арбатского переулка и развернулся. Береты просто обязаны были упасть. Но они и в этот раз оставались на месте. «Наверное, приклеены „Моментом', – решил он. – Или пришиты к скальпам».
Омоновцы откровенно уставились на Витька, и ствол автомата у одного из них дернулся. Витек вздрогнул. «Ну а вдруг завалит кто-нибудь из прохожих вашего „кабана', ребята, – мысленно обратился он к ним, – что вы тогда станете делать? Откроете пальбу по толпе, накрошите кучу народа, в том числе и меня, чтобы только не ушел один-единственный киллер? Неужели вам это разрешено? Ваш „кабан' такой важный? Вряд ли. Тогда зачем весь этот маскарад? К чему краповые береты, закатанные рукава, пальцы на курках? Или ваши пукалки игрушечные? Тогда, конечно, играйте в войну и дальше. Но в таком случае вы – просто клоуны».
Он подумал, что будь он киллером, он бы спокойно застрелил их клиента с чердака здания «Моссельпрома», а потом спокойно отправился бы прогуляться по Новому Арбату и зашел в какой-нибудь ресторан, из которого видно место убийства, и полюбовался на дело своих рук.
Он вспомнил ночлег на чердаке, когда он прятался от Ивана. Ему тогда понравилась работа киллера. Один выстрел – и все готово, получай бабки от заказчика. Или пулю. Но если с умом, то все-таки бабки. И делай ноги.
Потом он много раз жалел, что испугался и не забрал брошенную винтовку. Хоть бы рассмотрел ее получше, в стрельбе за городом поупражнялся. А там, глядишь, и заказ получил бы. Перед ним тогда приоткрылась дверь в новую профессию и новую жизнь, а он даже не удосужился в нее заглянуть. Дверь тут же и захлопнулась. Но можно было и попасться на месте преступления. Тогда ему влепили бы срок за убийство, которого он не совершал. Нет, хорошо, что он не взял винтовку. Лучше быть на свободе, чем в
