подбирал слова.
Майк ждал.
— Когда мы собираемся заняться любовью, у нас все нормально, но лишь до того момента, пока она не выбирается из постели, чтобы нанести эту проклятую противозачаточную пену. После этого у меня появляется такое ощущение, будто... — Эрик стиснул зубы. — Будто консервной банкой пытаешься проломить стену. И когда она возвращается обратно, мне уже ничего не хочется.
Майк вздохнул, подумал и посоветовал:
— Вам нужно проконсультироваться с кем-то — с врачом или специалистом по вопросам семьи и брака.
— Когда? Пять дней в неделю ее не бывает дома. Кроме того, она не знает, как я стал относиться к сексуальной стороне нашей жизни.
— А ты не думаешь, что должен сказать ей?
— Это ее убьет.
— Это убивает тебя.
— Да, — подавленно согласился Эрик, уставившись сквозь голые ветви деревьев на тусклое серебро неба.
Он долго сидел, ссутулившись, словно пастух перед костром. Наконец вздохнул, вытянул ноги и стал разглядывать свои голубые джинсы.
— Дело в том, что время уходит. У тебя детей даже больше, чем ты хотел бы иметь, а у меня ни одного.
— Да, дело в этом.
— Ма еще не знает? — Эрик посмотрел на Майка.
— О беременности Барб? Нет. Могу представить, что она скажет.
— По поводу того, что у нас никого нет, она никогда ничего не говорила. Правда, она постоянно твердит, что Нэнси слишком много времени проводит в разъездах, но мне кажется, она имеет в виду именно это.
— Ну, у нее свои представления, и после того как Ма сама столько лет провела рядом с отцом, она считает, что именно так и должно быть.
Братья ненадолго задумались, вспоминая, как жили раньше, и размышляя о том, как живут теперь. И тут Эрик сказал:
— Знаешь что, Майк?
— Что?
— Иногда я думаю, что Ма права.
Прошло три дня. В субботу вечером, поужинав, Нэнси откинулась на спинку стула, вертя в руках бокал шабли и доедая ягоды зеленого винограда. Обстановка была интимной. Снаружи ветер перебирал гальку и раскачивал кедры, которые скрипели под струями проливного дождя, а в комнате горели свечи, их пламя отражалось на поверхности стола из тикового дерева и причудливо преображалось в переплетении льняного кружева салфеток.
Нэнси оценивающе посмотрела на своего мужа. Перед ужином он принял душ, не причесавшись, сел за стол, и, взлохмаченный, выглядел очень привлекательно. На нем были джинсы и новый свитер, который она купила ему в магазине «Неймэн-Маркус», — авторская модель, свободный верх с отложным воротником и огромными рукавами реглан. Эрик сидел, приподняв одно плечо, и пил кофе по-ирландски.
Ее муж был настолько красив, насколько может быть красивым мужчина, а Нэнси видела много красивых мужчин. По роду своей работы она сталкивалась с ними в лучших магазинах, в каждом городе, одетых, словно на страницах модного журнала. Они так благоухали, что их вполне можно было держать в шкафу с женским бельем — для ароматизации. Короткие стрижки, шерстяные шарфы поверх пиджаков и узконосые ботинки из тонкой кожи. Некоторые из этих мужчин были гомосексуалистами, но многие — гетеросексуалистами и не скрывали этого.
Нэнси научилась давать им отпор, а если в определенных ситуациях отвечала взаимностью, то их отношения длились не дольше одной ночи; никто из них не мог сравниться с Эриком. У них были не такие большие тела, слишком мягкие руки, слишком белая кожа. И главное, ни с кем из них она не могла добиться такой сексуальной гармонии, какой добивались они с Эриком на протяжении восемнадцати лет.
Нэнси сидела по другую сторону стола и изучающе смотрела на своего мужа, такого сильного и красивого. Сейчас он не пытался испортить то настроение, которое Нэнси тщательно создавала при помощи свечей, льняных салфеток и вина. Но она создавала это настроение с определенной целью, и пришло время проверить его эффективность.
Нэнси положила ногу в нейлоновом чулке на стул Эрика.
— Любимый! — нежно произнесла она и погладила ступней его колено.
— Да?
— Почему бы тебе не продать лодку?
Он невозмутимо посмотрел на нее, наклонился, допил кофе и, не произнеся ни слова, начал разглядывать переплетение теней на стене.
— Ну пожалуйста, милый! — Нэнси подалась вперед. — Сейчас можно поместить объявление, к весне ты ее продашь, и мы вернемся в Чикаго. Или поедем в какой-нибудь другой большой город. Какой тебе нравится? Может, Миннеаполис? Прекрасный город, кругом озера, и к тому же это Мекка искусств. Ты ведь любишь Миннеаполис. Эрик, пожалуйста, давай подумаем.
Он старался не смотреть ей в глаза, но Нэнси заметила, как челюсти его судорожно сжались. Наконец Эрик взглянул ей в лицо и произнес, тщательно подбирая каждое слово:
— Ответь мне на один вопрос. Что тебе нужно от нашего брака?
Нэнси перестала гладить ступней его колено. Такого поворота в разговоре она не ожидала.
— Что мне нужно?
— Да, что тебе нужно? Кроме меня и... и секса со мной по субботам и воскресеньям, когда у тебя нет месячных. Что тебе нужно, Нэнси? Тебе не нужны ни этот дом, ни этот город, ты не хочешь, чтобы я был рыбаком. По тому, как ты себя ведешь, совершенно ясно, что тебе вообще не нужна семья. Итак, что тебе нужно?
Вместо того чтобы ответить, Нэнси резко потребовала:
— Когда это кончится?
— Кончится что?
— Ты знаешь, что я имею в виду, Эрик. Игра в Старика и Море. Когда мы уезжали из Чикаго, я думала, ты со своим братцем пару лет поиграешь в рыбаков, а потом мы вернемся обратно и сможем больше времени проводить вместе.
— Когда мы уезжали из Чикаго, я рассчитывал, что ты бросишь работу в «Орлэйне», останешься здесь и мы заведем детей.
— Я много зарабатываю. И я люблю свою работу.
— Я тоже люблю свою.
— Кажется, ты забыл, что получил довольно приличное образование. А твои деловые качества? Ты не собираешься их использовать?
— Я использую их каждый день.
— До чего же ты упрям!
— Что изменится, если мы переедем в Чикаго или Миннеаполис?
— Мы будем жить в городе с картинными галереями, концертными залами, театрами, крупными магазинами, новыми...
— Крупными магазинами, ха! И пять дней из семи ты будешь торчать в этих магазинах! За каким чертом тебе нужны магазины?
— Дело не в магазинах, ты ведь знаешь. Это — город! Цивилизация! Я хочу находиться там, где кипит жизнь!
