изменить свою жизнь. Признать это означало признать свою вину, но Кейти понимала, что обязана поступить именно так.
Она слегка отодвинулась, все еще продолжая шмыгать носом.
— Мне понравился дом, ма. Я хотела, чтобы он мне не понравился, но ничего не смогла с собой поделать.
Мэгги улыбнулась.
— Ты хотела, чтобы он тебе не понравился?
Вытирая глаза, Кейти объяснила:
— Да, черт побери, я ненавижу антиквариат! Я всегда ненавидела антиквариат! А ты писала мне о каких-то шкафах и кроватях, и я даже начала испытывать любопытство. И вот я здесь, смотрю на них и восхищаюсь!
Хохоча, Мэгги опять обняла Кейти, и они обе затряслись от смеха.
— Это называется — повзрослеть. Ты взрослеешь, дорогая, раз способна принимать новое.
Кейти отстранилась.
— А как называется это... — Она подергала Мэгги за рукав. — Моя сорокалетняя мать одевается словно какой-нибудь подросток. Значит, она тоже взрослеет?
Мэгги глубоко засунула руки в карманы комбинезона, развернулась на каблуках и оглядела себя.
— Тебе нравится?
— Нет. Да. — Кейти всплеснула руками. — Господи, я не знаю! Ты больше не выглядишь как мама. Ты выглядишь как девчонка из студенческого общежития! Безумие какое-то.
— То, что я мать, совсем не означает, что мне нужно одеваться, как Гарриет Нельсон.
— Кто такая Гарриет Нельсон?
— Гарриет Оззи. И, кстати, я довольна, что мне сорок лет.
— О, мама... — Кейти улыбнулась и, взяв Мэгги под руку, направилась к лестнице. — Я рада за тебя, правда. Сомневаюсь, что когда-нибудь я начну считать его
Позже, устраиваясь в «Бельведере», Кейти заметила:
— Бабушка недовольна, что ты купила этот дом, да?
— А бабушка когда-нибудь бывала довольна?
— Очень редко, насколько я помню. И как тебе удалось ее переубедить?
— С огромным трудом, — ответила Мэгги. — Иной раз мне бывает ее жаль, но обычно она меня просто бесит. С тех пор как я переехала от родителей сюда, я бываю там лишь раз в неделю, и только так мы можем общаться.
— Зато дедушка очень добрый.
— Да, и мне не хотелось с ним расставаться. Но он довольно часто бывает здесь. Ему тоже нравится этот дом.
— А бабушке?
— Она его не видела.
Кейти замерла от удивления.
— Что?
— Она его не видела.
— Ты что, даже не пригласила ее?
— Я приглашала, но бабушка всегда находит какой-нибудь предлог, чтобы не прийти. Я тебе уже говорила, она меня бесит.
— Но почему она не хочет? Не понимаю.
— Я тоже. Мы не можем находиться вместе. Последнее время я пыталась разобраться в этом. У меня такое впечатление, будто она не хочет, чтобы другие были счастливы... Неважно, о чем идет речь, но если она видит, что кому-то хорошо, то либо пытается унизить, либо начинает ругаться.
— Она отругала меня, как только я вошла, за мои ботинки.
— Я об этом и говорю. Почему она такая? Может быть, завидует? Смешно так думать, но иногда мне кажется, что дело именно в этом. Что касается меня, возможно, она завидует моим отношениям с папой — мы очень дружим. Возможно, она завидует, что, несмотря на смерть твоего отца, я
— А я, выходит, с ней согласна, раз осталась у нее ужинать.
— Да.
— Ты обиделась?
Мэгги улыбнулась.
— В следующем году мы устроим праздничный ужин здесь. Договорились?
— Договорились. Я обещаю не доставлять тебе неприятностей.
Мэгги выбросила из головы мысли о матери.
— А летом, если ты захочешь, можешь помочь мне убирать комнаты. Здесь есть пляж, и к тому же я знаю некоторых молодых людей, с которыми могу тебя познакомить. Ну как?
— Думаю, подойдет, — улыбнулась Кейти.
— Хорошо. Как насчет хрустящего картофеля?
Кейти усмехнулась.
— Здесь так вкусно пахло, когда я вошла.
Мэгги обняла дочь. Их противостояние длилось три месяца, и примирение было единственным, в чем так нуждалась Мэгги, чтобы чувствовать себя счастливой в День благодарения. Рука об руку они медленно пошли на кухню.
Глава 9
День благодарения они провели вместе с Верой. Кейти пробыла дома четыре дня и обещала вернуться погостить у матери снова, по крайней мере на первую половину зимних каникул, чтобы потом съездить в Сиэтл к Смитти.
Декабрь принес с собой еще больше снега, но не привлек туристов, которые приедут в Дор-Каунти только после праздников, когда начнется лыжный сезон и появится интерес к поездкам на снегоходах. Все вокруг изменило цвета: по укрытой снегом земле распластались голубые тени, тут и там мелькали черная паутина крапчатого болиголова или усыпанные алыми ягодами кусты сумаха, полыхающие огнем на снегу. Птицы улетели в теплые края, остались только сойки и корольки, поползни головой вниз перебирались по стволам деревьев в поисках корма. Озеро стало затягиваться льдом.
В один из зимних дней Мэгги поехала в город забрать почту. На стоянке все места были заняты, и ей пришлось припарковаться у края тротуара между почтовым отделением и универсальным магазином. Она уже собралась выйти из машины, как кто-то окликнул ее:
— Мэгги! Эй, Мэгги!
Она огляделась по сторонам, но никого не заметила.
— Я здесь, наверху!
Мэгги задрала голову и, прикрывая глаза от слепящего полуденного солнца, посмотрела вверх. Ее звал человек, стоявший в люльке подъемного крана.
— Мэгги, привет!
На нем была штормовка с капюшоном. Одной рукой он удерживал гигантский красный рождественский колокол, а другой размахивал, чтобы привлечь к себе внимание Мэгги. Солнце
