Игра в прятки

пара воздушных поцелуев. — Надо бы как-нибудь встретиться, поболтать за чашечкой чая.

Она хлопнула свою чашку об стол.

— Силы небесные! Нет, ты слышишь, Гарри? Силы небесные!

Сейчас она скажет, что ей тридцать девять.

— А из «Мейл» ни строчки, — сказала она. — Скоты бездушные.

Я решил не рассказывать об открытке Джоан и Отиса.

— Поймал! — донесся радостный визг с улицы, когда я открыл окно, чтобы в комнате не так воняло мочой.

— Счастливого Рождества, Гарри, — сказал Биффо.

— Тебе тоже, и отвали, — ответил я.

Я раздвинул шторы и увидел, как Кэл носится за отцом вокруг белых от инея кустов. Было так холодно, что у обоих пар изо рта шел.

Кэл прицелился, выстрелил. Лазерный автомат на Рождество получил, точно. Почти как настоящий.

Пуф.

— Попал!

Отец схватился за живот, согнулся и упал замертво.

В обычные дни папашу Кэла не было видно. Зато на Рождество он заявлялся с кучей самых классных подарков. Сейчас на нем была уродливая дутая куртка, в которых даже самые тощие выглядят толстяками, а сверху бронежилет. Их вместе с автоматами продают, чтобы знать, попал ты или нет.

Не надо мне лазерного автомата. Мне бы и роликов хватило. Да еще радости бы немного. Но это я бы и сам себе подарил. В Рождество ведь даже солдаты покидают свои окопы и танцуют с врагами. Это называется перемирие.

Я спустился по лестнице вниз и услышал, как мама в спальне разговаривает по телефону.

— Ах, Доминик. Ты знаешь, с ним так трудно.

О ком это она, интересно.

Я поискал в гостиной. Нигде ни следа подарков. Мама умеет прятать. Обшарил кухню. Потом кладовку. Вернулся наверх, чтобы заглянуть в комнату Дэна. Запретил себе представлять, как Дэн сидит в засаде в углу лестничной площадки. No pasaran.

Дверь в комнату Дэна была заперта.

Мама опять на телефоне.

— Конечно, мы семья, конечно… Вечером с пяти до восьми. Все поняла…. Больница Венди Севидж, третий этаж. Ясно. М-м-м. А в День банков? Ох, бедняжка.

Я вернулся на кухню, поел хлопьев.

Под кроватью! Подарок под кроватью! Точно. Как я сразу об этом не подумал? Я поскакал наверх. На улице верещали Бен и Себастьян. Что с них взять. Мелкота семилетняя.

Под кроватью!

Пыль.

Мама положила трубку. Я схватил брошку, помчался вниз.

— С Рождеством, мам!

— Ох, Гарри, какое Рождество? — Похоже, она не шутила.

— Сегодня же Рождество, — сказал я.

Она поджала губы. Она так всегда делала, когда работала над статьей, а мы ей мешали.

Я спрятал брошь за спину.

— По-моему, мы с тобой договорились, Гарри, что сегодня самый обычный день.

Мы оба молчали. Стало так тихо, что казалось, будто Себастьян и Бен смеются прямо здесь, в нашей комнате.

Самый обычный день? Разве это обычно, притворяться, будто бы Рождества и нет совсем? Даже Бернштейны зажгли гирлянды.

— Гарри, не надо так.

— Не надо как? — Я еще вообще ничего не сказал.

— Гарри, подожди.

Я не слышал, что она потом говорила. Влетел в свою комнату, захлопнул дверь прямо у нее перед носом.

Это нечестно, неправильно. Я стащил одеяло. Швырнул на пол. Запустил подушкой в дверь.

НЕЧЕСТНО!

Иногда надо собраться, поднять голову повыше. Надо жить. Я же живу, хожу в школу, пишу контрольные, веду себя, как нормальный человек. Так почему она не может?

Я хотел разодрать простыню на куски — не вышло.

Она украла у меня Рождество! Это нечестно.

Я ударил по стене ногой. Больно.

Я оглянулся. Хотелось рвать, ломать, крушить. А папа… Папа тоже хорош. Взял и наплевал на Рождество. Что это за похороны такие, что длятся вечность?

Я сорвал с приготовленного подарка бумагу, которую сам расписал, растерзал, выбросил в окно. Сотни крошечных кусочков разрисованной вручную бумаги снежинками закружились в воздухе, усыпали Бена и Себастьяна.

Себастьян сказал:

— Я сделаю машину времени и отколочу тебя раньше, чем ты родишься.

— Имей в виду, я все слышу, — сказала их мама.

ВСЕМ ПЛЕВАТЬ!

Я неправильно посчитал. Их было сорок девять, этих маленьких кусочков моей самодельной мозаики. Ручкой я отковырял все по очереди.

НЕЧЕСТНО. Жизнь там, за окном, продолжается, а здесь… НЕЧЕСТНО.

Что это?

Сквозь слезы я увидел, как за окном пронесся Кэл.

Что это у него?

Блестящие новенькие ролики.

А еще черные налокотники, наколенники и шлем.

Нет!

Нет!

Нет!

НЕЧЕСТНО.

— Гарри! Прости меня, — умоляла мама за дверью. — Я все исправлю. Ты только подожди еще немного. Все изменится.

Так я тебе и поверил.

— Йо-хо-хо! — кричал Кэлем.

Неужели обязательно так орать? Хоть бы он упал и проломил себе башку.

Я слышал, как мама побрела в свою комнату.

Кэл завертелся на месте, подпрыгнув, полетел.

Вот урод! Хоть бы свалился.

Кэл замахал руками, как ветряная мельница. Одна нога поднялась вверх, сам он как-то согнулся, наклонился и начал падать.

Шмяк! Лицом об асфальт. Сначала лицом, а потом и всем телом. Последними хряснули ролики.

Хрясь, хрясь. Все. Лежит, не двигается.

Земля под ним окрасилась в красный цвет. Какое-то время, должно быть секунды четыре, ничего не происходило.

А потом… я и представить себе не мог, что мать Кэла может так быстро бегать. Она опустилась на