Отис и Джоан решили серьезно надо мной поработать. Они этого не сказали, но я и сам понял. Смотреть видик с Отисом мне нравилось больше всего. Лучшие боксерские поединки. Али и прочие. Ну и конечно, всякие фильмы. А еще мы смотрели «Тотнэм» вживую, на стадионе. Сол Кэмпбел был великолепен! Самое трудное было есть рыбу и отжиматься, чего я терпеть не могу. Зато Кэмпбел, если верить Отису, только и делает, что ест рыбу и отжимается.
Отис решил разобраться, что у меня за проблемы с футболом. Мы пошли в парк, чтобы немного погонять мяч.
Минуты через две он сказал:
— Ты не можешь бить прямо по мячу. Бьешь в сторону.
— Знаю.
— Я еще не закончил. Когда тебе купили эти ботинки?
— Не помню. Еще до… ну ты понимаешь.
— Значит, давно?
Я не хотел вспоминать то время, до того как…
— Скажи, если будет больно.
Он надавил мне на носки.
— Ой! Что за черт, Отис!
— Следи за языком, Гарри. Ботинки тебе малы, дружище, вот ты и бьешь в сторону.
Короче, они купили мне новые кроссовки, и мы с Отисом поработали над техникой. Мне казалось, Отис и Джоан могут все исправить и уладить.
— Джоан, как по-твоему, они стали такие, как раньше?
Я представил, как мама с папой выскочат из машины и побегут в дом с целой кучей подарков для меня. И больше никакой тяжести.
Джоан перестала крошить лук, вытерла руки.
— Не стоит ожидать слишком многого, Гарри. Иногда горе сближает людей, иногда разделяет их. У них были всего лишь небольшие каникулы.
— Но ведь постепенно они забудут… об этом.
Она села, подвинула стул поближе. Если бы я протянул руку, то мог бы дотронуться до ее огромного живота. Джоан притихла. Все взрослые так делают, если хотят сказать тебе что-то ужасное.
Блестящий от воды Отис, в одном полотенце на бедрах, с хохотом ввалился на кухню, глянул на нас и тут же попятился за дверь, оставив на полу мокрые следы, а в воздухе — кокосовый запах той штуки, которой он поливал волосы, когда купался.
— Гарри, они никогда об этом не забудут, — сказала Джоан.
Волосы Отиса после душа закручивались в тугие завитки, а на ощупь казались сухими.
— Гарри, — выдохнула Джоан печально и так тихо, вроде сама себя боялась услышать. — То, что я говорю, очень важно. Они никогда об этом не забудут. Никогда, понимаешь?
Я смотрел, как высыхали и исчезали следы Отиса.
— И ты не забудешь, Гарри. И мы. Мы все потеряли Дэниэла, и нам этого никогда не забыть.
Темная ночь, мокрый асфальт, рев мотора, запах бензина во рту. Я совсем старый. Мне лет сорок, не меньше. Я мчусь в машине, мечтаю разбиться, но не разбиваюсь. Машина все едет и едет.
— Потом будет не так тяжело, — продолжала Джоан. — Боль утихнет. Будет возвращаться все реже.
Она взяла мою руку. От нее пахло луком.
— Боль не уйдет совсем. Она всегда будет частью нас. Частью тебя, Гарри. Ощущение вины уйдет, но боль останется как часть твоей жизни, Гарри.
Она показывала мне выход. Другой. Мне совсем не нужно было разбиваться. Но я не понял. Не все, по крайней мере. И не тогда.
— Но разве мы не можем, Джоан… Разве не должны…
— Делать что-нибудь?
— Да! Да!
— Гарри, мы уже делаем. Мы уже начали.
— Начали что?
— Гарри, мальчик мой, мы учимся справляться с болью, жить с ней. Вот она, наша миссия сейчас. Научиться жить с болью.
Я посмотрел на следы Отиса. Остались только кругляши от пяток. Но кокосом пахло сильно.
— Джоан, ты все еще плачешь из-за Дэниэла?
— Каждый день, Гарри, каждый день.
Как будто в доказательство на ресницах у нее повисли слезинки. Потом упали и поползли по щекам.
— Ты не думаешь, что он вернется?
— Нет, мой мальчик, не думаю.
Мы сидели так до тех пор, пока следы Отиса совсем не испарились с пола.
— Джоан, а я часто вижу Дэниэла, — прошептал я.
— Что, Гарри?
— Я вижу Дэниэла. То есть не его самого, а мальчиков и даже девочек, похожих на него. Везде вижу. А иногда и взрослых с ним путаю. Посмотрю хорошенько — и понимаю, что это не он.
Я не хотел ее напугать, но когда начал, то уже не смог остановиться.
— Я его везде и во всем вижу, Джоан. Бывает, даже не в людях, а в вещах. Вчера, например, я видел, как он прячется за стеной у церкви. А оказалось… — Я проглотил слезы. — Оказалось, это не он, а мусорный мешок.
— Да, — сказала она, будто я только что вовсе не признался ей, что я такой же сумасшедший, как мама. — Так бывает, мой мальчик. Мы постоянно ищем Дэниэла. Где-то в глубине наших сердец живет надежда. Мы всегда будем его искать.
— Ты тоже видишь его?
— Конечно, милый. И мама, и папа, и Отис. Все мы. Все. Со всеми людьми, потерявшими кого-то любимого, такое случается.
— Со всеми людьми? Правда? Со всеми людьми?
Даже в Италии, Японии, Пакистане и неведомом Ваккату такие же мальчики, как и я, ищут Дэниэла, которого они потеряли? Видят его там, где его нет?
Мне стало легче. Все-таки я был не одинок. Ощущение приятное, как если бы я играл в национальной сборной по футболу. Или ел рыбу вместе с Солом. Или как если бы все стали боксерами — я, папа, Отис и Мохаммед Али.
Джоан вытерла мне слезы луковой рукой. Потом вдруг лицо ее осветилось, она схватила мою руку и задрала на себе свитер.
— Чувствуешь? — Она приложила мою руку к животу. — Чувствуешь, как брыкается?
Ну слышу. И что с того?
— Ничего не чувствую.
— Нажми сильнее. Не бойся, ему не больно. Расслабь руку, прижми сильнее.
Могу, конечно, если уж ей это так важно. Лишь бы не дотронуться до ее сисек.
Я ничего не чувствовал. Абсолютно ничего. И вдруг быстрый толчок, робкий, но настоящий. Так дергается удочка, если рыба клюнула на приманку. Я рассмеялся. Во весь голос.
— Это твой двоюродный братик или сестричка, — сказала Джоан, и я ей поверил.
Мама, папа и я
