Недели через две после того как началась наша связь, ко мне в хижину, сделав вид, что прячется от дождя, заглянул отец.
— Давно не виделись. Видимо, любовь занимает много времени.
— Так и есть.
По лицу отца я догадался, что его подмывает поделиться дурными новостями, которые он больше не в состоянии держать в себе.
— В чем дело? — спросил я.
— Ни в чем. Наслаждайся, пока все длится.
— Непременно.
Он замер, как стоячая вода.
— Джаспер, мы никогда не говорили с тобой о сексе.
— И слава Богу.
— Хочу тебе сказать одну вещь.
— Давай.
— Хотя пользоваться презервативом так же оскорбительно для чувств, как надевать на язык ветроуказатель перед тем, как съесть шоколадку, все равно не пренебрегай им.
— Ветроуказателем?
— Презервативом.
— Хорошо.
— Чтобы избежать исков по установлению отцовства.
— Хорошо, — повторил я. Мне не требовались подобные инструкции. Никому не нужны разговоры о сексе. Бобр делает запруду, птица вьет гнездо, паук плетет сеть, и никто их этому не учит. Половые отношения из той же категории. Мы рождаемся со знанием, как это делается.
— Хочешь что-нибудь почитать о любви? — спросил отец.
— Нет, я хочу ею заниматься.
— Ну и на здоровье. «Пир» Платона вряд ли будет тебе полезен, если только твоя подружка не тринадцатилетний греческий мальчик. К Шопенгауэру я бы тоже не стал обращаться. Он пытается убедить читателя, что человеком владеет неосознанное желание размножать свой вид.
— Я не желаю ничего размножать. И уж меньше всего свой вид.
— Вот и славно. — Отец засунул руки в обтрепанные карманы брюк спортивного костюма и закивал мне с полуоткрытым ртом.
— Папа, — спросил я, — помнишь, ты говорил, что любовь — это удовольствие, стимулятор и развлечение?
— Угу.
— Ты забыл упомянуть кое-что еще. Если любимому человеку грозит опасность хотя бы раз в жизни занозить палец, объедешь весь свет и превратишь все деревянные поверхности в глянцевые, только бы этого не случилось. Вот что такое любовь.
— М-м-м… Возьму на заметку, — пробурчал отец.
А вечером в постели я обнаружил под подушкой нечто объемистое. Тринадцать томов книг — от Шекспира до Фрейда. Ночью я не сомкнул глаз и, пролистав половину из них, усвоил: согласно знающим людям, нельзя любить без страха, однако любовь без страха и есть искренняя, зрелая любовь.
Я понял, что идеализировал Адскую Каланчу, ну и что из того? Рано или поздно каждый начинает что-то идеализировать — оставаться ко всему равнодушным не в природе человека. Вот я и начал идеализировать ее. Но любил ли я Каланчу? Была ли моя любовь зрелой или была незрелой? Я знал метод, как это выяснить. Решил: можно считать доказанным, что влюблен, если внезапно почувствую, что боюсь ее смерти так же остро, как своей. Мило и романтично так утверждать, но это была бы ложь. Знали бы вы, сколь глубоко мое желание сохранить себя нетронутым в веках, тогда бы не стали отрицать, что страх смерти возлюбленной — чистейший романтизм.
Я все-таки позвонил ее как бы бывшему бойфренду Брайану.
— Говорит Джаспер, — назвался я, когда на другом конце провода подняли трубку.
— Джаспер! Спасибо, что позвонил!
— Так в чем дело?
— Мы можем встретиться и выпить?
— Зачем?
— Просто так — поболтать. Знаешь «Королевского бэтсмена» у Центрального вокзала? Приходи к пяти.
— Приду в пять двадцать три, — ответил я, дабы сохранить контроль над ситуацией.
— Договорились.
— А что это за история, что я должен тебе помочь вернуться на работу?
— Лучше объясню при личной встрече, — ответил он, и я повесил трубку, полагая, что мой собеседник либо невысокого мнения о своем голосе, либо, наоборот, очень высокого — о своем лице.
Следующие двадцать четыре часа мое тело пульсировало от любопытства; мысль, что я кому-то могу помочь вернуться на работу, ставила меня в тупик. Но даже если это каким-то образом было возможно, с какой стати рассчитывать, что я захочу этим заниматься? Самое худшее, что можно сказать о человеке в таком обществе, как наше, это то, что он не способен удержаться в должности. В голове сразу возникают образы небритых неудачников — у них нет деловой хватки, и они с грустью наблюдают, как работа уплывает у них между пальцев. Ничего мы не ценим больше работы и ничего так сильно не осуждаем, как нежелание работать, и если кто-нибудь захочет посвятить себя живописи или сочинению стихов, лучше ему для собственного блага держаться за место в ресторане гамбургеров.
Стоило мне переступить порог «Королевского бэтсмена», как я увидел мужчину средних лет с седыми волосами, который махал мне рукой. Ему было под пятьдесят, на нем был крикливый костюм в мелкую полоску, почти такой же крикливый, как его волосы. Он улыбнулся мне, и его улыбка показалась мне тоже крикливой.
— Простите, я вас знаю?
— Я Брайан.
— Бывший бойфренд?
— Да.
— Но вы старый!
Он криво улыбнулся:
— Мне кажется, у нее есть что-то достойное знаменитостей.
— Знаменитостей? А кто знаменитость?
— Ты что, не знаешь, кто я такой?
— Нет.
— Не смотришь телевизор?
— Нет.
Он озадаченно посмотрел на меня, словно я ответил «нет» на вопрос: «Ты ешь, испражняешься и дышишь?»
— Меня зовут Брайан Синклер. Я уже пару лет появляюсь на девятом канале. Освещаю текущие события. Но сейчас в простое.
— И что из того?
— Хочешь пива?
— Спасибо.
Он пошел к стойке и принес мне пива, а я, под впечатлением его волос и костюма к ним в тон, ощутил нечто вроде паники. Пришлось напомнить себе: это ему требуется моя помощь, что дает мне преимущество, и я могу им в любое время воспользоваться.
— Видели вчерашнюю игру? — спросил я, когда он вернулся.
— Нет. Какую игру?
Я не ответил, ибо сам не знал, какую игру, — просто поддерживал разговор. Зачем ему понадобилось
