Ержабеку: — К тому же об этих лагерях раздувают слухи, правда, Ержабек?
— Пан надпоручик правильно говорит, — поддержал его Ержабек.
Зап благодарно посмотрел на надпоручика. Станек опять взглянул на часы. Пора идти. Ничего не поделаешь. Он уж не дождется Яны. Но он продолжал сидеть. Если бегом, то он будет в штабе через шесть- семь минут. Может, Яна еще подойдет. Поговорить, конечно, они не смогут, но хотя бы увидеть ее еще раз. Он сказал Калашу:
— Вы эти болячки не запускайте. Начнется загрязнение, и мигом окажетесь в лазарете. Нужно поскорее заклеить все пластырем. Позовите Эмчу!
— Ну, конечно, Калаш, позови сюда свою дважды сестру. — Цельнер шутками пытался подавить страх перед предстоящим сражением. — Та будет вдвойне рада, ведь рядом с братом она найдет и своего утешителя, правда, Боржек?
Боржек наклонился к Махату:
— Дай затянуться!
— У меня только бычок…
— Возьмите у меня, Боржек, — сказал Станек и протянул ему горящую сигарету. Огонек в темноте перешел из рук в руки. Боржек жадно затянулся — «простил меня» — и хотел вернуть сигарету.
— Курите, курите!
Белые зубы блеснули в свете ракеты. Станек пошарил по карманам и все сигареты, что были у него, роздал солдатам. Потом спросил Калаша:
— Вы всем сказали, что объявлена готовность номер один?
— Да, пан надпоручик.
Станек ушел.
Млынаржик толкнул Леоша, дремавшего сидя:
— Эй, хвост, катись скорее, Старик уже дал от тебя стрекача!
Леош проснулся, нащупал оружие и прогнусавил:
— Какой я тебе хвост, невежа?
Выставив вперед подбородок, он кинулся вдогонку за Станеком. «Ну как тут отвечать за жизнь командира? Не может он секунду подождать своего ординарца. Не будь высшей справедливости, его давно бы уже убили, и он еще смеет уверять, что ее не существует».
— Я знаю, дома у меня теперь ничего не осталось. Но главное — вернуться назад, в Броумов. — Панушка любовно повторял: — Броумов! Броумов!
Шульц усмехнулся: ротный опять раскрывает свою душу, словно бархатную шкатулку, на дне которой бриллиантовым украшением сверкает образ потерянного рая. Про себя Шульц подумал: «Я уже раз тридцать восхищался этим раем, но для Здены, человека нового, придется, черт побери, восхищаться в тридцать первый».
— Да, Здена… наш пан ротный… в Броумове без него ничего не обходилось…
Панушка бросил сердитый взгляд на Шульца, осмелившегося сунуть свой нос в его епархию, и сказал Махату значительно:
— В Броумове без меня ничего не обходилось. Представитель меньшинства[8]. Ты скажешь: на фронте тоже не сидишь без дела. Но тут у нас одна забота: телефонная связь. А там? Там мы должны были сражаться на всевозможных фронтах: здесь опорный пункт, там опорный пункт, всегда быть начеку, всюду следить, помогать, напрягать силы…
— А любители из драмкружка, пан ротный… — вставил Шульц.
— Подожди, Омега! Не надо забегать вперед. Все по порядку. «Сокол» [9] — это был один опорный пункт, театр — второй, третий…
— Текстильная фабрика, — добавил Шульц.
— Правильно, парень. — Панушка мечтательно улыбнулся. — Яничка во время забастовок носила текстильщикам еду в корзинке, когда они залезали на крыши, чтобы вовремя обнаружить штрейкбрехеров. Они поднимали к себе корзинки на веревке, а девочке посылали воздушные поцелуи…
— Сколько ей тогда было, пан ротный? — спросил Махат.
— Сколько? Шесть, восемь, десять, одиннадцать — забастовки бывали каждый год.
Шульц уже привык в этом месте выражать особое удивление:
— Ты представь себе, Здена, каких денег все эти штучки стоили пану Панушке!
— Да, ребятушки, там, если ты делал что-то лишь для себя, ты не был патриотом, не был чехом, не был вообще человеком. Если собрали на «Красную помощь»[10] — ты должен был дать на «Школьный союз»…
— …должен был дать, — подхватывал, словно истый броумовец, Шульц. — Беженцы из Испании…
— …должен был дать, — повысив голос, продолжал Панушка. — Беженцы из гитлеровской Германии? Этих я поддерживал до тех пор, пока самому не пришлось бежать от фюрера.
Загудел зуммер. Махат взял трубку и, обменявшись несколькими фразами, повернулся к Панушке, чтобы слушать дальше.
— С кем вы говорили? — спросил Панушка.
— Это Яна. Проверка линии.
Панушка отхлебнул чая, приправленного несколькими каплями спирта. Познакомив Махата с «опорными пунктами» Броумова, он повел его в святая святых своего потерянного рая — в собственный дом.
Махат с заинтересованностью влюбленного вступил вслед за ротным в Янину юность, вместе с ним обошел весь домик Панушковых от подвала до чердака. Шульц там уже давно был своим человеком. Он дополнял ротного, подсказывал:
— А Янина альпийская горка…
И Панушка продолжал:
— Для этой горки я приносил в рюкзаке камни со всех памятных мест нашего края, а Яничка сажала среди них гвоздики, нарциссы, папоротник, горные колокольчики… Каждый, кто проходил мимо, останавливался — такая это была красота… За что бы ни принималась наша малышка, все ей удавалось… — вздыхал ротный.
Чем больше умилялся от воспоминаний Панушка, тем все ближе становилась Яна Махату…
Яна тащила на спине катушку, от которой ползла черная змейка провода. Ходьба по зыбкому песку в тяжелых мужских ботинках утомила ее, полевой телефон и катушка давили к земле, лямки врезались в плечи. Она шла с трудом, но спешила изо всех сил: Станек уж, наверно, ждет.
Провода, который искала, нигде не было. Недавно здесь проехала машина, порвала его и, намотав на колесо, уволокла за собой в глубь леса. Пришлось идти туда и Яне.
Станек, конечно, уже ждет и хочет сказать…
Он так часто ей улыбался, словно хотел произнести то единственное слово, которое сразу бы сняло какую-то скованность, уже долгое время мешавшую им.
В тот день, когда она перешла из медпункта к связистам, к нему, эта скованность еще больше усилилась.
Он катал ее тогда на лодке по Хопру и сказал:
— Я еще никогда не слыхал такого голоса, как у вас. А впрочем, слыхал! Давно еще, у нас дома. Чей он был? — И сам рассмеялся: — Не знаю. Может, голос реки. — Он погрузил весла в волны Хопра. — Но не такой, а невидимой реки…
Она не понимала его. Он посерьезнел:
— Мне хотелось бы чаще видеть вас.
Несколько дней она боролась с собой. О нем говорили разное — и что он порвал с Павлой, и что он встречается с ней опять. Говорили, что он не постоянен. Но должна ли она верить всему этому?
Она шла к медсестре Павле и лгала:
— Папа хочет, чтобы я была рядом с ним.
