что до Германии дошли слухи, будто Англия получила от Испании выгодные концессии, и попросил объяснения. Германия настаивала на получении львиной доли руды из Бильбао и на неограниченном праве закупок металлолома. В противном случае ей придется «пересмотреть свое отношение к правительству националистской Испании». Франко оценил немецкие обвинения как «надуманные», сказав, что он сам лично удивлен столь незначительным вниманием Англии к Испании. Задержка с «проектом Монтанья» объясняется тем, что у националистов нет копий предыдущих законов, архивов и опытных чиновников. Тем не менее вопрос о формальных контактах был отложен. Ничего не поделаешь, manana6.
Армия националистов насчитывала 600 000 человек. Они были сведены в 650 пехотных батальонов и одну кавалерийскую дивизию, при поддержке 290 артиллерийских орудий и 600 самолетов. Эти силы по- прежнему действовали на трех направлениях: на севере под командованием Давилы, в центре (Саликет) и на юге, где командиром был Кейпо де Льяно. 200 батальонов и 70 орудий составляли резерв (им командовал генерал Оргас)7. Вся авиация была немецкая или итальянская: бомбардировщики – «Юнкерсы-52» или «Савойи-73», истребители – «Фиат-32», «хейнкели» или «мессершмитты».
1 Фаупель наконец оставил Испанию в конце августа. Шторер был карьерным дипломатом, который во время Первой мировой войны числился молодым сотрудником немецкого посольства в Мадриде. Его выставили из страны по подозрению в заговоре с целью убийства премьер-министра графа де Романонеса, испытывавшего симпатии к Антанте.
2 Возможно, их было и двадцать. В Наварре, у местечка Вера, было найдено четыре неопознанных тела – скорее всего, они были священниками.
3 Эти казни конечно же совершались по прихоти военных губернаторов на местах, а не по приказам руководства националистов. Когда кардинал Гома услышал о расстрелах, он явился к Франко с жалобой, и после этого был расстрелян только один баскский священник. Но одни оказались в тюрьме, а другим пришлось перебраться в отдаленные районы Испании.
4 Британская миссия была крайне непопулярна. «Предполагалось, – говорил сэр Роберт Ходжсон, – что мы выступаем против движения и Испании. Это подтверждалось нашим упорным отрицанием прав воюющих сторон и тем, что в английской прессе националисты продолжали считаться мятежниками». Ходжсон не имел возможности переговорить с Франко до февраля 1937 года.
5 Французское правительство не установило с националистской Испанией даже таких ограниченных отношений. Единственное, что оно сделало, как с иронией отметила «Аксьон Франсэз», так это восстановило движение южного экспресса, ежедневного поезда из Парижа в Эндайю. Тем не менее несколько позже Шарля Морраса принимали в Сарагосе «не только как дипломата, но и как главу государства»; а встречи с французскими журналистами и политиками правых или даже фашистских взглядов от Дорио до Пьера Гаксотта и даже с архиепископом Шартрским дали Франко основания говорить о «христианском дружелюбии подлинной Франции».
6 Manana – завтра (
7 В националистской Испании практически все молодые люди от 18 до 29 лет были призваны на военную службу.
Глава 63
Единство, которое было достигнуто в республиканской Испании при правительстве доктора Негрина, само по себе было революцией в испанской истории. 31 октября Негрин объявил о переводе правительства в Барселону. Каталония все больше и больше подпадала под контроль центра, и, как следствие, ее роль падала. В виде протеста лидеры Каталонии обыгрывали идею о переговорах и заключении мира. Самая серьезная критика правительства республики исходила от анархистов, которые все еще надеялись, покончив с Гражданской войной, создать синдикалистское государство. Их критицизм был больше национальный, чем региональный и оказался тесно связан с Ларго Кабальеро и его группой озлобленных социалистов. Мадрид, феодальное угодье коммунистической партии, не занимался региональными проблемами, потому что коммунисты оставались сторонниками централизованного контроля, не важно, исходил ли он из Валенсии или Барселоны.
Пока доктор Негрин успешно преодолевал региональные различия в Испании, его положение по отношению к политической оппозиции было достаточно стабильным. 1 октября UGT выбрал Родригеса Веру своим новым генеральным секретарем вместо Ларго Кабальеро. Старик был наконец низложен со своего поста, который он сохранял с 1925 года. Коммунисты обвинили Кабальеро во всех поражениях Гражданской войны, независимо от того, какой пост он занимал. Бывший премьер потерпел безоговорочное поражение. 17 октября он произнес в Мадриде речь, в которой в пух и прах раскритиковал ведение войны Негрином. Правительство не препятствовало его выступлению, надеясь, что Кабальеро своими же стараниями предстанет в дурацком виде. Когда это не получилось в полной мере, на его дальнейшую деятельность был наложен запрет. Кабальеро окрестил Негрина диктатором, но правительство его больше не опасалось. Устранение Ларго стало самой большой победой для Негрина и тех социалистов, которые подчеркнуто утверждали политику социальной сдержанности, поскольку все должно было быть подчинено военным усилиям.
Но хотя Негрин пользовался поддержкой коммунистов в противостоянии Ларго Кабальеро, он ни в коей мере не был пленником партии. В министерстве обороны господствовал Прието. После долгого периода невмешательства он превратился в страстного антикоммуниста. Хотя памятным событием и стал разгром POUM, влияние коммунистов отнюдь не продолжало ежечасно возрастать, как это было во времена Ларго Кабальеро. На самом деле их беспокоил растущий антагонизм с CNT, хотя Хесус Эрнандес старался их успокоить своими речами. Эрнандес жестоко обрушился на FAI, на этот раз назвав ее «бесчестной политической партией» и обвинив в сфальсифицированном разрыве с CNT (с целью ускорить свой приход к власти).
Летом коммунистическая партия начала продуманные переговоры об объединении с социалистами, и 17 августа был опубликован пакт о сотрудничестве между двумя партиями. В нем определялись цели войны, объявленные правительством доктора Негрина. Пакт дополнялся соглашением, предполагавшим, что экстремистские левые революционеры должны быть вычищены. Это оправдывало близкое сотрудничество между партиями и в Испании, и на международной арене. Но и эта и другая декларация всех пяти партий Народного фронта от 10 октября не содержали никаких уступок коммунистам.
В конце октября Негрин положил конец дискуссиям между коммунистами и социалистами о возможном союзе, сказав, что такие жесткие рамки больше подходят националистам, чем республиканской Испании. Это резкое заявление не смягчило даже успех коммунистов в ноябре, когда, выдвинув умеренную программу, они добились альянса (но не слияния) всех молодежных партий, включая анархистов.
В это время Прието пытался ограничить власть коммунистов в армии. В октябре офицерам было запрещено заниматься политической пропагандой и даже посещать партийные собрания. В ноябре был ликвидирован пост главного политического комиссара, как и многие фронтовые комиссариаты. Этот шаг означал, что Антону, коммунистическому комиссару Мадридского фронта, теперь придется стать командиром пехотного батальона. Молодой человек был любовником Пассионарии и жил в одном доме с ней и Тольятти в Мадриде. Муж Ибаррури, шахтер, вместе с ее сыном все время находился на фронте. Естественно, что Пассионария стала заклятым врагом Прието, но он обладал таким престижем, что она не осмеливалась его тронуть.
1 октября состоялась сессия кортесов. На ней было решено собираться во время войны дважды в год, чтобы сохранить хотя бы внешние формы демократии, как это было сделано в октябре 1936-го и феврале 1937 года. В сессии приняли участие двести депутатов из тех, что были избраны в феврале 1937 года. Среди них было несколько радикалов и один член CEDA. Присутствовал даже Портела Вальядарес, премьер-
