окруженные националистами.
В это время в республиканскую армию влились несколько батальонов интербригад, включая Британский. В нем только что побывали мистер Гарри Поллит и профессор Халдейн со своей женой. Рождество вместе с бригадой встречал Поль Робсон. В окружении снегов он пел негритянские спиричуэле. Командование Британским батальоном взял Вильям Александр, сменив заболевшего Коупмена. Комиссаром 15-й бригады стал Хью Слейтер2. Смещение Коупмена означало устранение самого сильного противника смертной казни за нарушения в Британском батальоне. Правда, поводов применять ее пока не было. Но теперь, несмотря на соглашение между Форин Офис и республикой, два англичанина были расстреляны за проявленную в бою трусость.
К Новому году Франко получил личное послание от Муссолини. Дуче сообщил, что будет и дальше слать войска в Испанию, но хотелось, чтобы они использовались в соответствии с их высоким боевым духом. Все это время Берти и другие итальянские командиры сознательно вводили свое правительство в заблуждение, сообщая о развитии событий в Испании. Полевой командир, генерал Фруши, телеграфировал новость о взятии Теруэля еще 1 января. А 7-го, за день до капитуляции Рея д'Аркура, Анфузо сообщил о причине, по которой город до сих пор не был взят: «Когда генералы достигли дворца архиепископа (sic!), они потеряли два часа, обедая с ним». На деле же епископ был взят в плен республиканцами, когда генералы националистов еще стояли в двух милях от города. Самоуверенность итальянцев, наверное, соответствовала восторженному желанию Франко объявить о взятии города. 1 января он объявил, что «брошь Теруэля увенчала победы года».
Пока все эти трудности мешали продвижению националистов, республиканцы сглаживали свои разногласия. Два противоборствующих крыла UGT, 3 января, благодаря искусной дипломатии прибывшего из Франции Леона Жуо, объединились. Ларго Кабальеро продолжал брюзжать, а коммунистическая партия готовила против него самое безжалостное наступление. И он и Аракистайн были обвинены в «преступных разрушительных нападках на единство Народного фронта».
Тем не менее Шторер, немецкий посол в Саламанке, отметил крепнущую экономическую и политическую мощь республики и рекомендовал Берлину: «Чтобы обеспечить военную победу Франко, Германия должна слать ему не только снаряжение, но и куда больше технического персонала и офицеров, прошедших подготовку в генеральном штабе». Чиано в первый раз встревожился. Он опасался, что «наступление республики отбросит весь фронт националистов. И что тогда станет с итальянским Экспедиционным корпусом? «Или мы первыми нанесем удар, – размышлял он, – или продуманно выйдем из боя, оставив на наших знаменах память о победах под Малагой и Сантандером». Но к концу месяца Чиано занимали уже новые проблемы. Он был увлечен гитлеровским аншлюсом Австрии и своими планами относительно Албании. «Мы должны, – писал Чиано, – положить конец испанской авантюре».
Что же до переговоров относительно невмешательства, Плимут, отвечая на идею Франко о введении понятия «воюющих сторон» после вывода 3000 «волонтеров», дал понять, что согласится с ним лишь после вывода 75 процентов добровольцев. Но Плимут не был склонен к торопливости. Немецкий представитель Верманн, который большую часть времени действовал как дублер Риббентропа, в конце января оценил работу комитета как «нереальную, потому что все ее участники отлично видят игры другой стороны, но редко высказываются по этому поводу. Политика невмешательства настолько шаткая, настолько искусственная, что все боятся обрушить ее решительным «нет», после чего придется брать ответственность на себя. Так что о любом неприемлемом предложении они могут говорить до конца жизни, вместо того чтобы просто отвергнуть его. Тактически верно было бы продолжать разговоры о правах воюющих сторон, а также о добровольцах, – добавил он, – поскольку дискуссии на эти темы возобновлялись бы вновь и вновь». Он думал, что Великобритания заинтересована в проблеме волонтеров лишь потому, что таким образом сможет вытеснить Италию с Балеарских островов. «Не стоит ожидать, – успокаивал он свое начальство, – что добровольцы будут выведены до мая – а там появятся и другие препоны». Таким подходом объяснялась горечь, с которой английский коммунист Эджел Рикворд сатирически изображал комитет в своей поэме «Жена некоего деятеля невмешательства». В ней имелись следующие строки:
Немецкий министр иностранных дел Вайцзеккер (теперь он считался главным экспертом по Испании) ответил Верманну столь же реалистически: «Германская политика направлена на то, чтобы предотвратить победу республиканцев (хотя не обязательно обеспечивать победу националистов). Цель участия в комитете – тянуть время, оттягивая сколько возможно тот момент, когда мы сможем принять окончательное решение». Все же в конце января британское правительство, в какой-то мере обеспокоившись из-за новостей о новых поставках оружия из Италии, предложило усилить морское патрулирование, разместив дополнительных наблюдателей в испанских портах. Немецкое адмиралтейство поначалу возражало, поскольку «море – единственный путь, по которому Франко может получать подкрепления». Наконец министерство иностранных дел убедило адмиралтейство снять свои возражения.
В Бургосе немецкие дипломаты продолжали вести спор из-за шахт. Хордана сказал Штореру 25 января, что ему придется поддерживать старые испанские законы относительно сделок, ибо «ментальность испанского народа такова, что он, как правило, призывает членов прежних правительств к ответственности за их деяния… И никто не знает, чем все это может кончиться», – добавил он с мудростью старого монархиста. На следующий день шеф протокола Сангронис сообщил послу: «Я хотел бы сказать вам, что это неправильно – вести дела так, как того хотят немцы. Это психологическая ошибка – ради покупки прав на шахты вызывать беспокойство и в определенном смысле подключать все заинтересованные стороны и всю испанскую администрацию. Возникает противодействие, которого могло бы не быть, купи Германия для начала лишь несколько шахт». Не в первый раз немцы попадали в неудобное положение из-за своей алчности.
17 января начался новый этап операции под Теруэлем. Аранда и Варела решили первым делом захватить высоты вокруг города. Путь наступавшим должна была проложить тяжелая итальянская артиллерия. После часового боя, в ходе которого над полем боя дрались «фиаты» и советские истребители, фронт республиканцев дрогнул. 19-го числа интернациональные бригады под командованием генерала Вальтера в первый раз вступили в бой. Переименованная Рота майора Эттли получила крещение кровью, и тринадцать ее бойцов погибли в первый же день. Сопротивляясь, республиканцы медленно отступали. Высоты Ла-Муэла были потеряны. Тем не менее 25–27 января Эрнандес Сарабиа предпринял контрнаступление по всему фронту к северу от Теруэля.
Ко времени окончания сражения националисты наконец создали постоянный кабинет министров. Франко стал президентом совета, а Хордана занял пост вице-президента и министра иностранных дел. Давила, продолжая командовать Армией Севера, стал министром обороны. Генерал Мартинес Анидо, который после 1917 года был капитан-генералом Барселоны, тиранически управляя ею, а потом входил в кабинет Примо де Риверы, получил пост министра общественного порядка. Остальные члены кабинета не имели отношения к военным. Андресу Амадо, близкому другу Кальво Сотело, достался пост министра финансов. Морской инженер Хуан Антонио Суансес, давний приятель Франко, стал министром торговли и промышленности, карлист граф де Родесно – министром юстиции, а Сайнс Родригес, монархист и интеллектуал, – министром образования. Они представляли старые политические партии, но самым влиятельным членом кабинета был Серрано Суньер, возглавлявший новую фалангу. Ему были вручены прерогативы министра внутренних дел и генерального секретаря фаланги, что наделяло его исчерпывающей властью над этой организацией. Фернандес Куэста, единственный из числа «старых рубашек», в дополнение к его почетному посту генерального секретаря Национального совета стал министром сельского хозяйства. Пост министра труда достался Педро Гонсалесу Буэно, типичному представителю новой фаланги. Последним членом кабинета стал Альфонсо Пенья-и-Боэф, который до этого не играл роли в политике.
В романтическом монастыре Лас-Уэльгас кабинет принес клятву верности Франко и Испании: «Во имя Бога и Его святых апостолов я клянусь выполнять свои обязанности министра Испании, полный преданности главе государства, генералиссимусу наших блистательных армий и его соратникам, которые и составляют националистский режим, служащий чести страны».
