«раковыми опухолями на здоровом теле нации. Фашизм, который принес Испании здоровье, будет знать, как уничтожить их, – он вырежет эти образования из здоровой плоти с решительностью хирурга, который отбрасывает ложное сострадание». Толпа из задних рядов зала поддержала оратора любимым девизом Астрая: «Да здравствует смерть!» Затем Астрай прибегнул к уже знакомому обращению к толпе. «Испания!» – выкрикнул он. И тут же ему автоматически откликнулась часть присутствующих. «Единая Испания!» – снова выкрикнул Астрай. «Великая!» – ответила аудитория. И на последний выкрик Астрая: «Испания!» – его сторонники крикнули: «Свободная!» Несколько фалангистов в их синих рубашках приветствовали фашистским салютом непременный ряд портретов Франко на стенах зала. Теперь взгляды всех присутствующих обратились к Унамуно, который неторопливо поднялся и сказал: «Выслушайте мои слова, вы все. Все вы знаете меня и знаете, что я не могу хранить молчание. Порой молчать означает лгать. Ибо молчание можно понять как соучастие. Я хочу оценить речь – если ее можно так назвать – генерала Мильяна Астрая, который присутствует среди нас. Давайте отбросим личные оскорбления, прозвучавшие в этой внезапной вспышке поношений в адрес басков и каталонцев. Сам я родился, конечно, в Бильбао. Епископ, – здесь Унамуно показал на прелата, сидящего рядом с ним, – нравится ему это или нет, каталонец из Барселоны. – Он сделал паузу. В зале царило испуганное молчание. В националистской Испании таких речей еще не произносили. – И только что, – продолжил Унамуно, – я услышал бессмысленный некрофильский вопль: «Да здравствует смерть!» И я, который провел всю жизнь, осмысливая парадоксы, рожденные из бессмысленного гнева или других эмоций, должен сказать вам, умной и опытной аудитории, что этот нелепый парадокс вызывает у меня отвращение. Генерал Мильян Астрай – калека. Давайте скажем об этом без обиняков. Он инвалид войны. Как Сервантес. К сожалению, сейчас в Испании слишком много калек. И если Бог не внемлет нашим молитвам, скоро их будет еще больше. И мне доставляет боль мысль о том, что генерал Мильян Астрай будет определять психологию масс. Калека, лишенный духовного величия Сервантеса, он испытывает зловещее облегчение, видя вокруг себя уродства и увечья». При этих словах Мильян Астрай не смог больше сдержаться. «Долой интеллигенцию! – заорал он. – Да здравствует смерть!» Со стороны фалангистов послышался одобрительный гул. Но Унамуно продолжал: «Здесь храм разума. И я его верховный жрец. Это вы оскорбляете его священные пределы. Вы можете победить, потому что у вас в достатке грубой силы. Но вы никогда не убедите. Потому что для этого надо уметь убеждать. Для этого понадобится то, чего вам не хватает в борьбе – разума и справедливости. Я все сказал». Наступило долгое молчание. Затем профессор канонического права сделал смелый жест. Взяв Унамуно под руку – с другой стороны рядом с ним сидела сеньора Франко, – вместе с ним пошел к выходу. Но это было последнее выступление Унамуно. С тех пор ректор находился под домашним арестом. Умер он от разрыва сердца в последние дни 1936 года. Эта трагедия его последних месяцев была естественна для общества, в котором по сентябрьскому закону все книги «социалистического и коммунистического содержания подлежали уничтожению как угрожающие общественному здоровью». В декабре эти книги (или любое издание «в целом разрушительного характера») подлежали сдаче в течение сорока восьми часов.
Положение дел в обеих Испаниях продолжало разительно отличаться одно от другого. Разве только тысячи испанцев поддерживали ту или иную сторону в силу чистой случайности или оттого, где они оказались в июле 1936 года. Позже они оказались под воспламеняющим воздействием пропаганды, призывавшей отбросить свой оппортунизм и сомнения и преданно служить тому делу, в поддержку которого они вроде бы выступили. Для националистов главными заботами были война, армия и ее организация. Политические и социальные перемены глубоко волновали только ближайших последователей Хосе Антонио. Подавляющее большинство новоиспеченных фалангистов (их называли «Новые рубашки»), которые присоединились к движению лишь во время мятежа, куда меньше были озабочены сильной социальной программой. Конечно, «Новые рубашки» продолжали искать свою манеру политического поведения. Кстати, ни одна политическая партия не росла так стремительно, как фаланга, – даже коммунистическая партия в республике. Если в июле в ее рядах было 75 000 человек, то к концу года она уже насчитывала миллион членов. Многие были выходцами из CEDA. Тем не менее немцу Велцкеру, который прибыл в Севилью после закрытия немецкого посольства в Аликанте, националистская Испания показалась «оптимистической» и «фривольной». Он сетовал, что не была начата ни одна из программ для решения «социальных вопросов, в которых и крылись корни Гражданской войны» и что не была введена всеобщая воинская повинность, которая, как он считал (ошибочно), существовала в республиканской Испании.
Но в любом случае война все же вызвала радикальные перемены в Испании националистов. Самой известной организацией стала «Зимняя помощь», основанная в Вальядолиде вдовой Онесимо Редондо, лидера фалангистов, погибшего под Альто-де-Леоном. Она впервые собралась в единственной комнате Вальядолидского детского центра. Через несколько месяцев ее отделения распространились по всей националистской Испании2. Но так как ее название совпадало с аналогичной нацистской организацией в Германии, то вскоре она была переименована в «Социальную помощь». Из нее выросли и другие организации, например «Кухня братства», обеспечивавшая одеждой нуждающихся и детские дома. В то же самое время существовала насущнейшая необходимость развивать производство во всех сферах, без чего невозможно было выиграть войну. Волей-неволей это привело к определенным переменам. Даже Кейпо де Льяно, несмотря на всю свою браваду, обеспечил 9000 фермеров семенным зерном, что позволило возделать миллион акров в Андалузии, которые в противном случае так и лежали бы невспаханные.
Численно небольшие, но хорошо вооруженные силы на линии фронта выражали характер общества националистов3. Его лидеры постоянно опасались волнений в тылу и посему продолжали расстреливать всех возможных врагов режима, в том числе, случалось, и заключенных. Канталупо, новый итальянский посол, начал свою дипломатическую миссию с просьбы положить конец этим расправам. Франко твердо заверил его, что заключенных больше не расстреливают.
Есть возможность проследить четыре стадии в манере казней, которые проводили националисты. С самого начала расстреливали без каких бы то ни было юридических процедур. Несколько позже стали прибегать к уловкам, типа «убит при попытке к бегству». С октября 1936-го до февраля 1937 года заключенным предоставлялась возможность самим защищать себя перед трибуналом, хотя свидетелей, как правило, не выслушивали. С февраля 1937 года и до конца войны все дела рассматривались военным советом. Это создавало видимость справедливости, но приговоры все равно выносились по политическим мотивам. Многим приходилось долго и мучительно ждать казни.
К тому времени определились многие особенности, характерные для националистской Испании. Так, пока военно-полевые суды в привычном порядке рассматривали дела, были организованы специальные конфискационные комиссии, которые изымали собственность осужденных, а раньше это происходило от случая к случаю и беспорядочно.
В конце 1936 года неудача прямого штурма Мадрида и повсеместная стабилизация линии фронта вызвала уныние в военных кругах националистов и их заграничных сторонников. Но экономически националистская Испания оказалась в прекрасном положении. Ее песета была конвертируемой валютой и стоила вдвое больше, чем песета республики. Продовольствия оказалось в избытке, и существовала поддержка старых испанских финансистов и банкиров. Их кредиты помогали приобретать снаряжение и, кроме того, нефть от техасской нефтяной компании.
В то время националистская Испания административно была разделена на две части. Бургос считался официальной резиденцией правительства. Здесь же находились казначейство, министерства юстиции и труда, представительство католической церкви, которая по традиции выражала правый аспект идеологии националистов. В Саламанке обосновались глава государства, фалангистская организация, министерство иностранных дел, военное министерство, посольства и политическое руководство немецкого и итальянского контингента. Споры между министерствами в двух городах были выражением подспудных противоречий в руководстве режима.
В атмосфере националистской Испании господствовала пропаганда – точно так же, как и в республиканской. Она была пронизана неприкрытой ненавистью. Таинственным образом появился список лиц, арестованных или убитых республиканцами, и в него были включены все, кто пропал без вести на территории националистов. В националистской Испании культивировалось представление о республике как о царстве анархистского террора, которым руководят «наемные убийцы из Москвы». Слухи ходили в избытке. В Сарагосе группа карлистов убеждала французского журналиста, что Торез при содействии Блюма
