и Даладье совершил во Франции военный переворот, что Петэн воюет с ними на юге страны и, когда Гражданская война во Франции завершится, Лаваль предоставит армию в распоряжение испанских мятежников.
Близким союзником режима националистов продолжала оставаться испанская церковь. Разводы и гражданские браки, зарегистрированные при республике, были аннулированы. В одно из воскресений в церкви Богоматери Бургосской во время торжественной мессы священник внезапно разразился бурной речью. «О вы, которые слышите меня! – воззвал он. – Вы, которые называют себя христианами! Это вы несете ответственность за все, что случилось. Ибо это вы терпели в своей среде и даже брали на службу тех, кто собирался в организации, враждебные нашему Господу и нашей стране. Вы не внимали нашим предостережениям, вы общались с евреями и франкмасонами, атеистами и отступниками, помогая им укреплять свои ложи, целью которых было ввергнуть нас в хаос. И да послужит вам предостережением сегодняшняя трагедия! По отношению к этим людям вы должны были быть – как и все мы – столь же непримиримы, как огонь к воде… не иметь с ними никаких дел… Никакого прощения преступным разрушителям церквей, убийцам священников и монахов! Да будет вытоптано их семя – дьявольское семя – порождение дьявола. Ибо истинно говорю я вам: сыны Вельзевула – враги церкви!»4 Своим главным делом церковь продолжала считать борьбу с масонством. Тем не менее существовала разница между преданностью иерархов испанской церкви делу националистов и отношением Ватикана. Правда, когда в сентябре папа Пий XI принимал у себя 600 беженцев из Испании, он говорил о «сатанинском» поведении безбожников в Испании. Но сейчас, в конце декабря, Франко жаловался итальянскому послу Канталупо на отношение папы к националистам. Представитель Франко в Ватикане предложил папе публично осудить басков. Но под влиянием баскского епископа Витории Пий отказался. Максимум того, что он сделал, – выпустил буллу, осуждая сотрудничество католиков с коммунистами. Папа выразил скорбь по поводу казни нескольких баскских священников националистами и весьма мрачно оценил перспективы Франко. Возможно, причиной такого отношения со стороны папы были беспокоившие его близкие отношения Франко с язычниками Муссолини и Гитлером.
И все же самые серьезные трудности зимой 1936/37 года Франко доставляли карлисты. 8 декабря руководство карлистов издало декрет об учреждении Королевской военной академии для подготовки молодых офицеров, которым предстояло заменить тех, кто погиб в боях. С первого взгляда этот замысел был не лишен смысла. Но его инициаторы не посоветовались с генералом Франко. И не стоит удивляться, что Франко сообщил лидеру карлистов графу Родесно, что он «возмущен» столь явным актом неподчинения. Затем Франко дал указание генералу Давиле, главе администрации Бургоса, проинформировать Родесно, что создание академии может быть оценено только негативно. Фаль Конде, верховный лидер карлистов Испании, который, по мнению Франко, и был вдохновителем замысла академии, получил приказ в сорок восемь часов покинуть страну. До военной хунты карлистов это безапелляционное распоряжение дошло 20 декабря. Они решили не выражать протестов и согласиться, главным образом потому, чтобы доказать свою невиновность. Они заявили, что не собирались предпринимать никаких попыток переворота. Фаль Конде отправился в Лиссабон, любимое место отдыха всех беженцев правых взглядов в Испании. Позднее Франко объяснил немецкому послу Фаупелю, что, не опасайся он за настроения карлистов на фронте, расстрелял бы Фаля Конде5.
1 Романист Пио Бароха оказался в националистской Испании, которую тоже не стал поддерживать.
2 В октябре 1937 года их было 711, через год – 1265, а в октябре 1939-го – 2847. Организация носила добровольный характер, хотя, конечно, пользовалась поддержкой властей.
3 Во время Гражданской войны на стороне националистов не было призывников. Воинский призыв существовал в республике, но, так как ей постоянно не хватало оружия, их присутствие не особенно сказывалось.
4 Без сомнения, звучали и другие голоса. Так, епископ Витории не потерял глубокого уважения у своих баскских прихожан. Епископ Памплоны короткое время даже находился под домашним арестом. Говорят, что архиепископ Сантьяго ответил на выступления фалангистов, требовавших более суровых мер против анархистов Астурии, словами: «Хватит преступлений!»
5 Нельзя отрицать, что карлисты обладали высоким боевым духом. Одного из них спросили, кого следует оповестить в случае его смерти. «Моего отца, – сказал он, – Хосе Марию де Монтехурра из монтехуррской милиции, 65 лет». – «А если и его убьют?» – «Моего сына, Хосе Марию де Монтехурра из монтехуррской милиции, 15 лет». Я и сам находил в карлистских архивах медицинские справки о серьезных ранениях пятнадцатилетних бойцов. Между июлем и октябрем 1936 года в армию националистов вступили 40 000 добровольцев из Наварры – десятая часть населения провинции.
Глава 43
В январе республика могла с гордостью оценить итоги зимы. Но, в значительной мере устранив кризисные явления, республика заплатила за это дроблением, частично географическим, а частично и политическим. Например, Барселона представала в облике мирного города. Жители Валенсии откровенно ворчали, что «каталонцы не воюют». Рабочая диктатура, которая в августе царила в Барселоне, практически прекратила свое существование. Неужели Маркс был прав, говоря, что анархизм неизбежно перерождается в мелкобуржуазную стихию? Анархисты и в самом деле клонились к упадку. Убежденность, что будущее принадлежит им, динамизм, политические взгляды, чуждые мелочности, и, конечно, престиж советского оружия сделали партию коммунистов привлекательной для массы амбициозных личностей1. Число членов партии выросло к концу 1936 года до 300 000 человек. Но если бы не «зримая пропаганда» (советские самолеты), то, по мнению Гонсалеса Пеньи, их было бы куда меньше. Коммунисты Барселоны благодаря их приверженности к частной собственности и противостоянию революции пользовались повсеместной поддержкой. PSUC агитировала за роспуск революционных комитетов, чтобы вся исполнительная власть, и фактическая и номинальная, принадлежала Женералитату, в котором они доминировали вместе с «Эскеррой». С начала января соперничество между анархистами и PSUC приобрело особенно острый характер, когда последние вознамерились поставить на пост министра продовольствия давнего антианархиста, своего генерального секретаря Комореру. Тот немедленно разогнал «хлебные комитеты», возглавляемые CNT, которые контролировали поставки продовольствия в Барселону. Государство не вмешивалось в вопросы обеспечения Каталонии. Было отменено даже нормирование продовольствия. Это немедленно вызвало осложнения, ибо цена на хлеб росла быстрее, чем зарплата. Затем хлеба стало не хватать. В предыдущем году не удалось снять весь урожай, но анархисты приписали нехватку хлеба неумелому руководству Комореры. Началась война лозунгов. Плакаты CNT призывали к смещению Комореры, а призывы PSUC гласили: «Меньше болтовни! Меньше комитетов! Больше хлеба!» и «Вся власть Женералитату!». Между тем стали привычным и горестным зрелищем хлебные очереди по 300–400 человек у закрытых пекарен. Порой, когда хлеб так и не доставляли, милиции приходилось прикладами разгонять очереди. Жизнь не имела ничего общего с мечтами о прекрасной утопии июля 1936 года.
Ниже по побережью, в Валенсии, обстановка была куда более революционной, чем в Барселоне. Почти все предприятия и магазины захватили их собственные работники. Но поскольку в Валенсию перебралось правительство, это дало ему возможность осуществлять контроль над Леванте, который до ноября был почти независимым. Что же до анархистов-диссидентов, то в «неподконтрольные» Таранкон и Куэнку, которые чуть не привели правительство к трагическому концу, были направлены воинские части. После стычки оба города стали образцовыми социалистическими центрами, хотя раньше ни в одном из них UGT не обладало сильными позициями. Все же и тут возник конфликт между коммунистами и анархистами – особенно по вопросу продажи апельсинов из Валенсии. С июля 1936 года торговлей занимались комитеты UGT и CNT, представляя всех поставщиков, но только не тех, кто выращивал апельсины. Министерство сельского хозяйства платило этой организации 50 процентов международной цены урожая при поставке и 50 процентов – после продажи и вычета расходов. Те, кто выращивал апельсины при поддержке министра сельского хозяйства коммуниста Урибе, заявили, что комитеты получают прибыль, а им ничего из нее не достается. Комитеты же утверждали, что если урожай апельсинов будет продаваться в частном порядке, то
