меры обеспечения благоденствия. Бедные страны, как и бедные люди, зачастую имеют очень скверные привычки. Предоставление поддержки может способствовать сохранению поведения, которое надо менять. В одном из недавно проведенных исследований был сделан не вызвавший ни у кого удивления вывод о том, что иностранная помощь оказывает положительный эффект в тех случаях, когда получающие ее страны уже проводят хорошую политику, и не оказывает особого влияния на рост в странах, где нет правильной политики. Авторы этого исследования рекомендуют превратить правильную политику, которая делает помощь более эффективной, в условие предоставления помощи и давать правительствам стимулы к осуществлению более совершенной политики [168]. (Сходные критерии предложены и для списывания долгов с бедных стран, несущих огромное бремя задолженности.) Разумеется, в теории отворачиваться от случаев крайней нужды (и отказываться от предоставления помощи странам, переживающим кризис) легче, чем сделать это в действительности.
Наконец, большая часть мира бедна потому, что богатые страны не слишком пытаются изменить сложившееся положение. Я понимаю, что указывать на неудачу помощи в развитии, а затем доказывать необходимость ее увеличения — это что-то вроде шуток Йоги Берра, критикующего ресторан за скверную кухню и маленькие порции. И все же состояние дел улучшается тогда, когда есть твердая политическая воля улучшить это состояние; в настоящее время для американской общественности решение проблем развивающихся стран не является одной из первоочередных задач. Вот один пример. ВИЧ опустошает Африку. В одном из недавно проведенных исследований сделан ошеломляющий вывод о том, что 40 % смертей среди взрослого населения Южной Африки в 2000 г. вызваны ВИЧ; совокупный показатель смертности среди женщин в возрасте 20–30 лет выше, чем показатель смертности среди женщин старше 60 лет. Таким образом, исследователи столкнулись с тем, что они назвали «уникальным явлением в биологии» [169].
Гарвардский экономист Джеффри Сакс утверждает, что богатым странам мира следует развернуть всеобъемлющую программу борьбы с ВИЧ в Африке. По его подсчетам, доля США в финансировании такой программы при расчете на душу населения США составила бы около 10 дол., или, как отмечает Сакс, равнялась бы стоимости билета в кино и порции попкорна [170]. Пока же вклад США в подобные программы гораздо меньше. Действительно, общий бюджет помощи США иностранным государствам равен одной десятой одного процента ВВП, т. е. составляет малую толику того, что могли бы дать США, и треть того, что дают европейцы. Задолго до 11 сентября м-р Сакс предупреждал о том, что нам следовало бы инвестировать в развивающиеся страны — «не только по гуманитарным соображением, но и потому, что даже отдаленные страны, ввергнутые в смуту, становятся аванпостами беспорядка, угрожающего остальному миру» [171].
Эпилог. Жизнь в 2050 году:
семь вопросов
Экономическая наука может помочь нам понять и улучшить несовершенный мир. Впрочем, в конечном счете экономика — всего лишь набор инструментов. Решать, как пользоваться ими, должны мы. Экономика предопределяет будущее не в большей степени, чем законы физики делают неизбежным исследование нами Луны. Физика делает такое изучение возможным, но решение о том, заниматься ли этим изучением, принимают люди — в значительной мере посредством выделения на подобные исследования ресурсов, которые можно было бы потратить на иные цели. Когда Джон Ф. Кеннеди провозгласил, что США пошлют человека на Луну, он не изменил законы физики, он всего лишь поставил цель, достижение которой потребовало развитой науки. Экономическая наука ничем не отличается от физики. Чтобы наилучшим образом воспользоваться инструментами, которые она предоставляет, нам следует подумать о том, куда мы пытаемся дойти, чего пытаемся достичь. Мы должны решить, каковы наши приоритеты, на какие компромиссы мы хотим пойти, какие результаты готовы (или не готовы) получить. Перефразируя историка экономики и лауреата Нобелевской премии Роберта Фогеля, скажу: мы должны определить, что есть «хорошая жизнь», прежде чем экономическая наука сможет помочь нам достичь этой «хорошей жизни». Вот семь вопросов о жизни в 2050 г., над которыми стоит поразмыслить не только ради предсказания будущего, но и потому, что принимаемые нами ныне решения окажут влияние на то, как мы будем жить в 2050 г.
Сколько минут труда придется затратить для того, чтобы заработать булку? Это вопрос, касающийся производительности. С материальной точки зрения это, пожалуй, самое главное. Почти все прочее из того, что мы рассмотрели (институты, права собственности, капиталовложения, человеческий капитал), — всего лишь средства для достижения этой цели (а также других целей). Если в течение следующего полувека производительность будет возрастать на 1 % в год, к 2050 г. наш уровень жизни будет примерно на 60 % выше. Если производительность будет возрастать на 2 % в год, то наш уровень жизни за тот же срок повысится почти втрое — при условии, что мы продолжим работать столь же напряженно, как делаем это ныне. Действительно, эти рассуждения приводят нас к более мелкому вопросу, который я нахожу более интересным: насколько богатым надо быть, чтобы быть достаточно богатым?
Американцы богаче большинства жителей развитых стран. Мы также работаем напряженнее, имеем менее продолжительные отпуска и позднее уходим на пенсию. Изменится ли такое положение дел? В экономике труда есть нечто, называемое «кривой обратной зависимости предложения рабочей силы». Слава Богу, суть этого проще и интереснее, чем можно было бы предположить, судя по названию. Экономическая наука предсказывает, что по мере роста наших заработков мы работаем все больше — и так вплоть до определенного момента, начиная с которого мы работаем меньше. Время становится важнее денег. У экономистов пока нет полной уверенности относительно точки, начиная с которой кривая показывает обратную зависимость, и относительно силы, с которой эта обратная зависимость проявляется.
Рост производительности предоставляет нам выбор. Мы можем работать с прежней интенсивностью, производя при этом больше. Или же мы можем производить тот же объем благ, работая меньше. Или же мы можем найти некое равновесие между одним и другим. Предположим, американцы будут по-прежнему наращивать свою производительность. Выберем ли мы в этом случае в 2050 г. 60-часовую рабочую неделю и станем ли жить богато (в материальном смысле этого слова) в результате такого увеличения продолжительности рабочего времени? Или же наступит момент, когда мы решим работать 25 часов в неделю и слушать классическую музыку в парке в оставшееся от прежней рабочей недели время? Недавно я обедал с портфельным управляющим крупной инвестиционной компании, который убежден в том, что однажды американцам предстоит проснуться и решить, что они работают слишком интенсивно. Ирония заключается в том, что сам этот господин не собирается работать меньше, он планирует инвестировать средства в компании, производящие товары для досуга.
Сколько людей будут спать под Уэкер-драйв? Это вопрос дележки пирога. В 2000 г. «The Economist» дал мне задание написать статью о бедности в Америке. Поскольку экономика США в то время все еще переживала бум, я стремился найти какое-то зримое проявление разительного разрыва между богатыми и бедными американцами. Соответствующую картинку я обнаружил прямо перед главным входом в здание, где находился мой офис:
Прогулка по Уэкер-драйв в Чикаго дает моментальное представление о подъеме американской экономики. По улице снуют молодые профессионалы, отрывисто отдающие приказы по мобильным телефонам. Покупатели устремляются в изысканные магазины на Мичиган-авеню. Строительные краны вздымаются над огромным новым кондоминиумом класса «люкс», корпуса которого простираются аж до горизонта. Сплошное движение, сплошной ослепительный блеск, сплошное процветание.
Но у Уэкер-драйв есть и менее глянцевая сторона, которая лежит буквально под поверхностью. Лоуэр Уэкер — подземная служебная магистраль, пролегающая прямо под своей изысканной сестрой и позволяющая грузовикам совершать доставки через недра города. Эта магистраль также служит излюбленным убежищем для чикагских бездомных, многие из которых спят в картонных временных жилищах, сооруженных между бетонными опорами. Этим людям не видно всего того блеска наверху, и они
