какой-то особый 'светский' воздух. Везде дорогие ковры, хрустальные люстры, плюшевые гардины — атрибуты 'изящной' жизни и великосветского авантюризма. В общем, никакого сравнения с отелями того же класса в Германии.
Из окон люкса, заказанного для меня фирмой, открывался великолепный вид на порт и часть гоночной трассы. Здесь я чувствовал себя как нельзя лучше.
Словно маленькие обезьянки, во все стороны деловито сновали грумы в ярких цветных мундирах. Мельком взглянув на чемоданы, наметанным глазом определив их марку и стоимость, носильщики прикидывали возможные размеры чаевых.
В этом богато обставленном отеле находятся 'охотничьи угодья' игроков. Порой кто-то из них, очутившись в обществе 'породистых дам', просаживает огромные деньги, 'заработанные' накануне в рулетку. Упиваясь кратковременной роскошью своего бытия, картежники, точно какие-то князья, 'небрежно и величественно' ступают по персидским коврам. Но, проигравшись дотла, они одалживают деньги у кого только удастся, впрочем, опять-таки 'соблюдая вид'. И никому не придет в голову, что, если перевернуть их вниз головой, из их карманов не выпадет ни пфеннига. Проходимцы такого сорта весьма типичны для этого мира игры и легкомыслия, а их взгляды и привычки роднят их с уголовниками.
Иным жизнь за массивными вращающимися дверьми дорогого отеля представляется сказкой, но это далеко не так. Смуглый бармен за стойкой такой же человек, как и всякий другой. Персонал отеля — директор, портье, швейцар и все остальные — день и ночь напряженно трудится. Они обязаны предупреждать малейшие желания гостей, которые, как правило, разговаривают с ними свысока...
Совсем по-иному жили здесь мы, гонщики, люди изнуряющей, очень тяжелой профессии. Уже на второй день начались тренировочные заезды и снова надо было обуздывать сотни 'лошадей'.
Сумасшедший треск и грохот наших высокооборотных моторов вырвал залежавшихся ночных гуляк из объятий сна. Выйдя на свои балконы, они с ленивым любопытством глядели на проносившихся мимо них 'рыцарей баранки'. Но нам не было никакого дела до 'цариц ночи' и их кавалеров. Очень сложный, очень опасный маршрут требовал от нас предельной внимательности. Во время тренировки мне удалось побить рекорд и показать лучшее время дня, и это придало мне уверенности. Но я едва не поскользнулся на масляных пятнах, оставшихся от автобусов. Вообще эти масляные 'катки' на горном участке доставили нам немало хлопот. Именно здесь скорость достигала 190 километров в час, и войти в первый поворот у казино можно было только после самого резкого торможения.
Итак, результаты тренировки меня обрадовали. Приняв ванну, я не спеша завтракал в своем просторном светлом номере. Раздался стук в дверь. Вошел отельный грум, держа поднос, на котором лежала визитная карточка Гайнца фон Зигеля, моего обер-лейтенанта — наставника из дрезденского военного училища. Он просил назначить ему встречу. Я удивился. Что могло привести этого старого офицера рейхсвера в Монте-Карло?
Я велел передать ему: 'Не позднее 17 часов', чтобы не нарушить свой режим, который предусматривал вечернюю прогулку и ранний отход ко сну. Неужели он ушел в отставку? — подумал я. Казалось, солдатская жизнь вошла в его плоть и кровь, и я просто не мог себе представить, как этот элегантный фон Зигель может утвердиться в положении штатского человека. С каким восторгом рассказывал он мне когда-то, еще в конце первой мировой войны, о своем производстве в офицеры. Неоперившимся птенцом он пережил отступление разбитой германской армии. Дезертирство обожаемого монарха глубоко огорчило его. С гордостью он подчеркивал, что офицеры его полка не уронили своей чести и достоинства вплоть до возвращения в родной гарнизон. Впоследствии он одним из первых вступил в союз своих бывших однополчан. После кратковременного пребывания в добровольческом корпусе его зачислили в рейхсвер и назначили офицером-наставником военного училища в Дрезден-Нойштадте, где мы и познакомились. Мне понравилась его вежливость и приветливость, выгодно отличавшиеся от чопорной, типично прусской корректности остальных офицеров. Теперь читателю понятно, почему мне было так любопытно увидеть его здесь, у 'златых врат' игорного казино. Мой бывший наставник явился ко мне в 'Отель де Пари' с чисто военной пунктуальностью. Увидев его, я вдруг ощутил нечто вроде гордости за то, что сумел завоевать себе доброе имя собственными силами и без всякой военной карьеры. Я не удержался и сказал ему: 'Тогда, будучи офицером, ты опережал меня во всем, теперь же я — на свой лад — обогнал тебя'.
Зигель отлично выглядел в своем щегольском, пожалуй, чересчур модном костюме. Самоуверенно поздоровавшись со мной, он поздравил меня с 'заметными переменами и улучшением моей жизни'.
Завязалась дружеская беседа, каждый рассказывал о годах, в течение которых в связи с моим уходом из рейхсвера мы потеряли друг друга из виду.
Через два года он тоже оставил военную службу. 'Ты ведь знаешь, — сказал он, — вся эта лавочка стала бесперспективной, а если говорить о продвижении, то я дослужился бы до майора в лучшем случае в возрасте сорока восьми лет. Конечно, перестроиться было нелегко, особенно на первых порах. Приходилось отказывать себе во всем уж хотя бы ради приличного внешнего вида — в армии у меня был только один штатский костюм. Сначала я работал в винодельческой фирме и чувствовал себя вполне свободным человеком. Однако вскоре я понял, что зарабатывать деньги — это все-таки чертовски тяжелое занятие. И вот однажды у меня появился шанс: генеральный директор одного металлургического концерна искал себе компаньона, о чем оповестило объявление в 'Франкфуртер цайтунг'. Движимый любопытством, я послал ему свою автобиографию и фотоснимок. Прошла неделя, и вдруг меня просят прибыть на завод и обратиться к полномочному представителю администрации. Я привел себя в полный порядок, надраил ботинки, явился к указанному сотруднику и по-военному щелкнул каблуками, — продолжал он смеясь. — Обменявшись со мной несколькими словами, он повел меня в 'святая святых', то есть в дирекцию. Я очутился в огромном кабинете. Метрах в десяти от массивной двери с двойной звуковой изоляцией, за солиднейшим дипломатическим письменным столом, самодовольно, словно монарх на троне, восседал сам шеф. Расстояние от двери до стола позволяло ему внимательно осмотреть и оценить каждого посетителя, что с первых же секунд давало ему известное преимущество над входящим. Искусно задавая мне вопросы, касавшиеся самых различных сторон жизни, он, видимо, пытался составить себе какое-то представление обо мне. И должен тебе сказать, Манфред, что, когда этот 'господин доктор' назвал сумму предлагаемого мне жалованья, я едва не свалился со стула. А работенка такая, что о лучшей и мечтать нельзя!.. Через две недели вместе с шефом я взошел на палубу двадцатишестиметровой роскошной яхты и поплыл на ней по зыбучим голубым просторам Средиземного моря. С первых же дней я стал завоевывать себе авторитет умелого компаньона и организатора. Обязательно приходи на наш корабль! Эта посудина выглядит совсем неплохо, увидишь! Уже полтора месяца мы бороздим прибрежные воды французской Ривьеры и только четыре дня назад бросили здесь якорь. Это не первый наш заход сюда, и тут мне все знакомо'.
'Похоже, что ты занят весьма приятным и совершенно безопасным делом', — осторожно заметил я, не зная толком, каковы обязанности подобного 'компаньона'.
Зигелю явно не хотелось входить в подробности своей деятельности. Он ограничился неясными намеками и пригласил меня в один из ближайших вечеров прийти к нему на корабль с ответным визитом. Мы распили с ним бутылку вина, и я уже как-то не решался отказаться. Посмотрю эту таинственную яхту и сам разберусь во всем, подумал я.
'Мы живем здесь как затравленные, — сказал я Зигелю. — На развлечения не остается ни минуты'.
'Я вообще не понимаю, как это ты выбрал себе такую профессию, — ответил он. — Даже если она и дает много денег и приносит славу'.
Прощаясь, Зигель пообещал сделать мне какой-то сюрприз. Сказал, что придумал кое-что и хочет со мной посоветоваться.
На другой день он явился в назначенное время, но не один, а в сопровождении молодого человека по имени Марко Сорент. Незнакомец кое-как изъяснялся по-немецки. Уже через несколько минут он мне заявил: 'Вы... должен победить... гонка...'
'Сердечно благодарю за доброе пожелание', — буркнул я.
'Да, да, майн герр... я делал пари на номер ваш автомобиль. Поэтому я... интересован ваша победа'.
'Вон оно что! — воскликнул я. — Выходит, наши с вами интересы совпадают с той лишь разницей, что вы, надеясь на мое искусство, намерены хорошенько заработать на мне. По-моему, это не вполне
