есть вы, такие, как рисуют вас на иконах: не то баба, не то мужик, глазастые и с крыльями. Серьезные такие…
— Ангел, говоришь? — рассмеялся Вышата. — Эка ты куда махнул! Ну уж нет, ангелов ты просто так не увидишь. Для этого и впрямь совсем помереть нужно. Вот придет твой срок, помрешь, тогда ты много чего увидишь всякого…
— Так разве я… — голос Виктора дрогнул, — разве я живой?
— Живее не бывает, — Вышата взял его за руку. — Чуешь? Ангелы за руки, будь уверен, не хватают. А чтобы не ломал ты голову над тем, кто я, — представлюсь тебе более официально. Ведь ты человек служивый и к чинам уважение имеешь, не так ли? Величают меня Жрецом Света Самосиянного, Главным Стражем Белого города, Волхвователем и Ведуном Изначальным. Еще можно меня называть на кельтский манер — друидом, это у вас модно, и потому я дозволяю, к тому же среди друидов у меня в свое время было много хороших друзей и не меньше славных врагов. Запомнил хоть половину, аль повторить? — хитро улыбнулся Вышата, и от улыбки этой вокруг его васильковых глаз собрались добрые морщинки.
— Мистика какая-то, — пробормотал Виктор. — Вы же с нами в самолете летели?
— Летел, — утвердительно кивнул Вышата. — Я вообще летающий, раньше любил это дело, а теперь стар я уже на такие дела. Да и сил полет требует немалых. Поэтому у меня, как видишь, эта катастрофа тоже много сил забрала. А вон и друга твоего нашли, сюда несут.
— Живой он? — забеспокоился Виктор.
— Боюсь, мой друг, что с ним не как с тобой. С ним всё непросто… — Вышата с трудом поднялся с теплого плаща, кряхтя и опираясь на посох с одним зеленым листочком наверху, освобождая место для Алексея. — Кладите его прямо здесь, под ноги подложите ему что-нибудь да под голову, чтоб в середине туловища прогиб был. А то кабы удар его не хватил, когда душа в него по новой входить станет. Вот смотри, Живосилушко, — он поманил своего ученика, и тот поспешил подойти, с почтением склонил голову.
— Вот здесь, — Вышата слегка тронул бездыханное тело чуть ниже пупка, — центр жизни земной, иль еще говорят — центр Яри, или, как брат мой Конфуций придумал, «кунда-линь». Здесь, а не в башке, как многие думают. Здесь и душа у живого гнездится. Разумеешь?
— Разумею, учитель, — вновь поклонился Живосил, и очи его на мгновение сверкнули каким-то странным огнем. Никто этого не увидел, лишь Вышата едва заметно вздрогнул. Он опустился на колени перед бездыханным телом Спивакова и, склонившись над ним, поднес свое ухо к его губам, а потом и к сердцу. Покачал головой.
— Слаб я нынче и здесь один не справлюсь. Вижу, что стоит он на Калиновом мосту, над Смородиной-рекой. Ровно половину моста одолел. Еще один шаг — и не вернуть его будет. Живосил, приготовь свою флягу! А ты, — повелительно обратился он к Виктору, — дай-ка мне свою руку. Вот так. Закрой глаза, сосредоточься и просто очень возжелай, когда откроешь глаза, увидеть его живым и здоровым. Это ж надо, как мудро, что он тебя с собою взял. Для возвращения с Калинова моста нужна чистая воля человека, который не лишь о себе печется, а и о других заботится. Чтобы силы Навьи, навки да мороки, меня с толку сбить не пытались, кругом нас встаньте! — скомандовал он ратникам, и те сомкнулись вокруг плаща, возложив руки друг другу на плечи.
Стоя на коленях, Вышата поднял голову к небу, и в глазах его отразились разом и Луна, и все звезды. Он стал их частью, проникая в Логос Божественный. Волхв развел руки так широко, словно хотел обнять ими весь мир, и начал свою молитву:
— Славлю тебя, Вечный Бог! Тело твое — Живая Природа, речь твоя — поучения мудрецов и заветы предков, разум твой — Свет Самосиянный, который выше и ярче всякого света! Славлю тебя, Вещий Наставник, Пастырь душ, облеченный в бесчисленные формы в бесчисленных мирах, чей черед сменяться установлен тобой и да будет тебе моя хвала во веки веков, Гой! Взываю к вам, волхвы Беловодья, Золотой Страны Неназваной, Гор Снежных Стражи, все вы, братья мои в вере исконной, хранители Учения Вещего и Предвечного Бога на благо рода Небесного и рода Земного! Родович наш, наследник рода Вышнего, именем Алексий, нареченный так по своему рождению, а по Божьей милости — Родимир, коего ждали мы тысячу лет, да не ступит общей волей нашей в Темную Навь, да вернется с пути погребального, за Краду Невозвратную ведущего. Призываю силу Вашу в помощь! Встанем за родовича нашего всем родом нашим, бессмертной силой душ наших призовем душу Родимира в плоть вернуться, дабы исполнил то, что предначертано ему в скрижалях Боговых и по воле Света, коему служим мы от начала мира. Да будет так!
Закончив молитву, Вышата опустил голову, а руки свои возложил на лоб и грудь Алексея:
— Сомкнитесь плотней. Навьи силы борются за него, велико противостояние, знают о нем в Нави то же, что знают в Белом Граде, и не торопятся выпускать…
Вышата обратил к Виктору свое напряженное, со взбухшими на лбу веревками вен лицо, очень спокойно спросил:
— Ты из пушки палил?
— Случалось.
— Так закрой уши и рот открой пошире, а то к хворям твоим еще и глухота прибавится.
Вышата приблизил лицо свое к бледному, неподвижному лицу Алексея и голосом, который был столь громок, что сосну, рядом стоящую, вырвало с корнем, крикнул:
— Вернись!
Круг ратников слился в единое, монолитное кольцо, и кольцо это воссияло ярчайшим, нестерпимым белым светом. Так рождается звезда, так светило Солнце в день основания Земли! Из середины кольца вверх ударил столб света, столь яркого и белого, что было невозможно даже вообразить себе существование подобного где-либо на Земле, ибо умение создать такой свет людям неподвластно. Суть его непостижима так же, как непостижима сущность Божественная. И называют такой свет Самосиянным. Он светит тем, чьим душам чужды прелести мрака, он — свет Надежды и бескорыстной любви одного ко всем. И покуда останется в мире хоть один чистый сердцем и душой, готовый положить жизнь свою во благо ближних, не иссякнет на Земле Самосиянный Свет.
Нарастая, проникая в сердца, наполняя их ледяным ужасом, из черных неизведанных глубин, от самого ядра земного, раздалось страшное рычание, словно зверь невообразимого размера и неописуемо великой силы в ярости бросился на стены своей темницы в тщетной попытке разрушить то, что было ему не под силу. Над головами образовавших кольцо ратников послышался шум множества крыльев, чьи-то злобные бесчеловечные голоса, карканье воронов и шипение гадов, но в звуках этих, пусть и яростных, слышалась лишь бессильная злоба. Опустел Калинов мост, не дождалась Навь Темная желанного ею гостя. Всколыхнулись воды Смородины-реки, и до Черных небес вылетел столб огненной крови. А Белый Свет Самосиян сжался в единственную искру — дар Предвечного, и искра эта опустилась Алексею на живот, вошла через пуповину в мертвое тело и наполнила каждую его клеточку живительной силой Прави Небесной и Яри Земной. Расходясь от центра жизни, свет Божьей искры наполнял покинутое душой тело, вновь пропитывая его силой, радостью, любовью. Остановившееся сердце Спивакова дрогнуло, несмело сделало первый удар и забилось, разгоняя по жилам кровь, согревая плоть и наливая каждый мускул желанием движения. Виктор, всё это время державший Лёшу за руку, увидев, что тот ожил, не выдержал, и в уголках его глаз показались редкие мужские слезы.
Лишь когда Алексей сделал первый вздох, лишь тогда Вышата отпрянул и рухнул бы рядом, совершенно обессиленный, опустошенный своей работой, если бы не подхватили его под руки Живосил и Благолеп. Они осторожно подняли волхва. Живосил с поклоном поднес Вышате свою флягу.
— Испей, отец наш и мой учитель, живой воды.
Вышата сделал глоток, закашлялся, Благолеп постучал его по спине.
— Благодарю. Не держите меня, я могу стоять. Живосил, подай мне мой посох.
Опершись на выбеленный временем и ветром посох, Вышата посмотрел на ровно дышащего, но всё еще находящегося без сознания Алексея и улыбнулся:
— Спит Родимир. Вот же задача! Разбудить его сейчас или спящим отнести к ведуньям-лечуньям? Проснется у них, так решит, что в Ирий Небесный прямиком угодил: дюже лечуньи наши собою лепы. Ты, Виктор, как думаешь? — обратился он к растроганному спутнику Алексея.
— Сейчас! — воскликнул тот. — Пожалуйста! Так хочется вновь с ним поговорить! Не откажите в милости, товарищ генерал!
