История сексуальности-III - Забота о себе_

(XXIII--XXVIII), в которых он описывает историю своего многолетнего недуга (по всей видимости, подагры), а также чудесного исцеления, дарованного ему Асклепием, отличались чрезвычайно экзальтированным стилем; см. в русском переводе Ю. Шульца Вторую священную речь//Ораторы Греции.-- М., 1985.-- Прим. ред.

2 Там. же, II, заключение.

3 Там же, II, 44.

** Об оракуле канопского Сараписа см. Страбон, География, XVII, 1.17.-Прим. ред.

Однако автор преследует и теоретическую цель, о которой упоминает в посвящении Кассию. Он намерен опровергнуть противников ониромантики и убедить скептиков, не верящих в те способы гадания, с помощью которых толкуют знамения. Поэтому голому изложению выводов Артемидор предпочитает хорошо продуманное исследование и дискуссию о методе. Он не самонадеян и не пренебрегает трудами предшественников:

он их все перечитал, но не затем, чтобы 'перепевать', подобно многим другим. В 'сказанном' предшественниками для него не так важна ссылка на признанные авторитеты, сколько их опыт во всей полноте и многообразии. И за этим опытом он обращается не к немногим авторитетам, но к самому источнику. Артемидор гордится (он пишет об этом в посвящении Кассию Максиму и повторяет в дальнейшем) широтой своего исследования. Во-первых, он 'почитал делом чести добыть любую книгу о снотолкованиях', а во-вторых, тщательно обследовал все книжные лавки, которые держали на перекрестках средиземноморского мира толкователи снов и предсказатели будущего: 'Я много лет, пренебрегая клеветой, водился с теми оболганными рыночными гадателями, которых люди важные и надменные* обзывают нищими, обманщиками и шутами, и в эллинских городах и на праздничных сборищах, и в Азии, и в Италии, и на самых больших и людных островах я терпеливо выслушивал рассказы о древних вещих снах и их исполнении, ведь в таких исследованиях нельзя было и действовать иначе'¹. Тем не менее, сообщения Артемидора -- не просто изложение всего слышанного им, но попытка передать 'опыт' (peira), в котором он видит 'свидетеля и направителя' своего рассказа². Это следует понимать в том смысле, что автор, владеющий всей наличной информацией, сопоставляет ее с данными, полученными из других источников, проверяет собственной практикой, анализирует и подкрепляет доказательствами: таким образом, все обосновано, а не взято 'наудачу, что кому придет в голову'.

_______________

* Буквально 'люди с серьезными лицами и насупленными бровями' (ср. перевод Т. Миллер и М. Гаспарова: Памятники поздней античной научно-художественной литературы. II--IV века.-- М., 1964.-- С. 211--220.-- Прим. ред.

1 Там же, I, вступление.

2 Там же, II, заключение.

 Несомненно, подобные приемы исследования, контроля и 'верификации', а также многие понятия (например, historia, peira), характерные для эпохи, в той или в иной степени испытавшей прямое либо опосредованное влияние скептической мысли, предполагают способ познания, опирающийся на те же основания, что и естественная история и медицина¹. Весьма ценен текст Артемидора еще и в том смысле, что он представляет собой результат глубокого осмысления массы традиционных источников.

В такого рода документе бесполезно искать формулы строгой морали или новые правила сексуальных отношений,-- напротив, он, скорее, выявляет типы бытующих оценок и общепринятых норм поведения. Текст этот не чужд философской рефлексии, мы находим в нем достаточно точные упоминания о современных автору проблемах и прямые отсылки к актуальным тогда дискуссиям, но лишь касательно процедур расшифровки и методики анализа, а не суждений о ценности и содержании морали. Материал, на котором базируются интерпретации,-- онейрические сцены, рассматриваемые в качестве предзнаменований, ситуации и события, о которых они сообщают,-- принадлежит к общему ландшафту обыденного традиционного мира. Следовательно, от текста Артемидора можно ждать свидетельств весьма распространенной и давно укоренившейся моральной традиции. Хотя это сочинение изобилует деталями и, повествуя о сновидениях, разворачивает широкую и гораздо более систематическую, нежели любой иной памятник эпохи, панораму самых разнообразных форм половых актов и всевозможных сексуальных отношений, перед нами отнюдь не этический трактат, призванный, прежде всего, высказать суждение по поводу этих актов и отношений. Такие суждения встречаются здесь лишь опосредованные толкованиями снов или оценками поступков и сцен, в этих снах представленных. Принципы морали как таковые не даны, их можно распознать только в ходе анализа, интерпретируя интерпретации. Поэтому стоит остановиться на применяемой Артемидором процедуре расшифровки, для того, чтобы выявить мораль, скрытую за анализом сексуальных снов.

_____________

1 Р. Дж. Уайт (Wliite) в предисловии к английскому изданию Артемидора выделяет многочисленные следы влияния эмпириков и скептиков. Однако А. Кессельз (А. Н. М. Kessels. Ancient Systems of Dream Classification//Mnemosune.-- 1969.-- P. 391) утверждает, что Артемидор был просто практикующим толкователем снов, с которыми он сталкивался в повседневной жизни. 

1. Артемидор различает две формы ночных видений. 'Простые' ('незначащие') сновидения-enupnia отражают действительные аффекты сновидца ('указывают на настоящее'): 'Некоторые переживания имеют свойство возвращаться, вновь возникать в душе и вызывать сонные видения: так, естественно, что влюбленный видит себя во сне с предметом своей любви, испуганный видит то, чего он боится, голодающему снится, будто он ест, жаждущему -- будто он пьет, а объевшемуся -- что его рвет или что его душат из-за возникшей преграды трудно-перевариваемой пищи...'¹ Такие сновидения диагностировать легко: они суть 'воспоминания о настоящем' и, демонстрируя сновидцу состояние ('переживания') его тела и души, указывают в первом случае на недостаток или избыток чего-либо, а во втором -- на его страхи или желания ('надежды').

Не таковы вещие сны oneiroi. Их природу и функции Артемидор легко выводит из следующей троякой 'этимологии': во-первых, oneiros -- это 'то, что говорит бытие' (to on eirei), a говорит оно о том, что уже существует в последовательности времен и проявится как событие в более или менее скором будущем*, во-вторых, oneiros воздействует на душу, 'возбуждая и расшевеливая' (oreinei) ее, иначе говоря, вещий сон, который 'действует тем, что ведет нас к осуществлению предсказания' и после пробуждения 'становится толчком к делу', преображает душу, формирует ее и лепит, кроме того, в слове oneiros можно усмотреть еще и связь с именем нищего Ира, которого 'жители Итаки называли так, 'потому что у всех он там был на посылках''²*.

_____________

1 Артемидор. Сонник, I, 1.

* Во французском переводе А.-Ж. Фестюжьера, которым пользуется Фуко, первая этимология Артемидора получает дополнительный 'онтологический' привкус, несвойственный оригиналу, ср. в новом русском переводе М. Л. Гаспарова и В. Зимитиниевич: 'Название ему [вещему сну.-- Ред.] дано от первопричины, или исходя из выражения 'произносить будущее' [to on eirei], что означает попросту 'говорить'' (Там же).-- Прим. ред.

2 Там же; ср. Гомер. Одиссея, XVIII, 7.

* Прозвище Арнеона, 'всем известного бродяги' на посылках у женихов Пенелопы, образовано Гомером от имени вестницы богов Ириды (Ирис), которое Артемидор, в свою очередь, возводит, по мнению комментатора русского перевода, к глаголу eiro -- 'называть, определять, говорить' (см. ВДИ.-- 1989.-- No4.-С. 204, прим. 8).-- Прим. ред.

 Таким образом, формы сновидений, обозначенные терминами enupnia и oneiros,