останутся без ответа.
Дофин с каждым днем становился слабее. Мария Жозефина неизменно оставалась при нем. Наверное, он был бы удивлен, а, может быть, и сокрушен, если бы однажды утром, пробудившись и открыв глаза, не увидел ее.
— Простите меня, — сказал он как-то ей, — простите за то горе, которое я причинил вам.
Она в ответ покачала головой:
— Вы дали мне счастье, — ответила она.
— Я люблю вас, — сказал он ей, — как никого больше...
— Вы говорите так, потому что знаете, что я хочу это услышать?
— Нет, я говорю так потому, что это правда. Я давно уже не встречался с ней. Ах, Мария Жозефина, как бы я хотел, чтобы вы поверили мне! Вы заслуживаете гораздо большего, чем я дал вам.
Она снова покачала головой, выражая свое несогласие с ним.
— Прошу вас, не надо... Не говорите об этом. Сейчас мы вместе...
— Да, вместе, только времени впереди осталось немного.
— Нет, — возразила она, — я выходила вас, когда вы болели оспой, и сейчас спасу.
— Мария Жозефина, вы всегда со мной, когда я нуждаюсь в вас. Моя сиделка, утешительница, моя жена, моя любовь...
— Я так счастлива, — сказала она, — что готова хоть сейчас умереть.
Дофин знал, что умирает. Казалось, смирение и кротость снизошли на него свыше.
Как может человек, знающий, что смерть его близка, столь безмятежно смотреть правде в глаза? Вопрос этот не давал покоя многим из окружения короля, и сам же король ответил на него.
— Жизнь моего сына была безупречна, — сказал он. — Он не испытывает страха перед тем, что ждет его впереди. Если бы все мы жили так же добродетельно и достойно, как он, то и нам бы не страшно было смотреть в лицо смерти.
Двор вынужден был оставаться в Фонтенбло, потому что больного дофина нельзя было вывезти оттуда.
Дофин знал, что все остались здесь из-за него, и чувствовал себя виноватым, понимая, как бы хотелось всем переехать в Версаль, где жизнь была интереснее и удобнее.
— Боюсь, что причиняю двору большие неудобства, — сказал он. — Жаль, что болезнь моя так затянулась.
Он старался избавить своих врачей от лишних трудов и тихо лежал, притворяясь спящим, чтобы только дать им вздремнуть, сидя в своих креслах. И не только им, но и своей жене, проводившей бессонные ночи у его постели.
Настал декабрь. За окнами кружили в воздухе снежные хлопья. Глядя на них, дофин думал о том, что прихода весны он уже не увидит.
Врачи сказали королю, что жизнь дофина на исходе.
— Меня очень беспокоит бедная Мария Жозефина, — сказал врачам король. — Она уверена, что он будет жить. Я думаю, она сознательно обманывает себя, оттого что ей невыносима мысль о жизни без него. Она совсем измучилась. Ей нельзя оставаться с ним до конца. Это будет для нее слишком тяжело. Она и так уже изнемогает. Я сам пойду к ней и настою, чтобы она отдохнула у себя. Когда она уйдет, пусть к моему сыну придет кардинал де Ларошфуко для последнего обряда.
Войдя вместе с врачами в комнату больного, король приблизился к супруге дофина и, прикоснувшись ладонями к ее лицу, нежно улыбнулся ей.
— Дитя мое, — сказал он, — я пришел, чтобы заставить вас подчиниться мне. Вам необходимо уйти к себе. Пусть ваши служанки принесут вам выпить чего-нибудь успокоительного, что бы вы как следует отдохнули.
— Я должна оставаться здесь, — сказала Мария Жозефина.
— С вами говорит король и он повелевает вам идти ж себе и отдыхать.
— Нет, не король — мой отец... Король взял ее за руку.
— Дочь моя, послушайтесь меня. Прошу вас, — сказал он дрогнувшим голосом и прикоснулся губами к ее лбу.
— Вы разбудите меня, если я понадоблюсь ему...
— Не сомневайтесь в этом. Сразу же разбужу.
Дофина послушалась короля и ушла к себе, а вскоре явился кардинал де Ларошфуко, чтобы совершить последний обряд над умирающим.
Король отошел от постели своего сына и сел в углу комнаты. Он слышал сильный голос кардинала и с трудом произносимые ответы дофина.
«Смерть, снова смерть в Версале, — думал король. — Чуть больше года назад умерла маркиза, моя дорогая, бесценная маркиза, и вот теперь умирает мой сын... Смерть. Ее призрак маячит перед каждым из нас... От нее никуда не деться никому, и королям тоже. Ее призрак манит за собой, и каждый поневоле следует за ним».
Голоса затихли. Король все понял. Он встал.
— Мой сын умер? — спросил он, не дожидаясь, пока кардинал подойдет к нему.
— Да, сир. Дофин скончался, — ответил кардинал.
Даже в этой комнате, где лежал только что умерший дофин, сохранялась власть этикета. Прежде всего полагалось сообщить о случившемся супруге дофина и объявить нового дофина.
Король отвернулся от кардинала и громко произнес:
— Приведите ко мне дофина.
Прошло несколько минут, и явился герцог Беррийский, застенчивый неуклюжий мальчик одиннадцати лет от роду. «Да смилостивится Господь над тобой, будущим королем Франции», — думал Луи, глядя на старшего из оставшихся в живых детей своего сына.
— Вы знаете, почему я посылал за вами? — спросил король своего внука.
— Да, сир, — шепотом ответил мальчик.
— И вы знаете, что теперь вы — дофин Франции?
— Да, сир.
— У вас теперь будет много обязанностей, мой внук. Некоторые из них покажутся вам приятными, а некоторые— нет. Прежде всего вам как дофину предстоит выполнить одну из самых печальных обязанностей, выпадающих на вашу долю. Идемте со мной.
Король торжественной поступью вышел из комнаты. Дофин, подстраиваясь под деда, казался скорее растерянным, чем опечаленным. Придворные и слуги, мимо которых они проходили, низко кланялись им, и мальчик осознавал, что окружающие теперь относятся к нему с новой, небывалой почтительностью.
Король с внуком вошли в апартаменты матери дофина, и паж возвестил об их появлении:
— Его Величество король и Его Королевское Высочество дофин.
Мария Жозефина сразу же встала с постели. В испуге смотрела она то на короля, то на своего одиннадцатилетнего сына, торжественно провозглашенного в ее присутствии дофином Франции.
Что можно сделать, чтобы утешить женщину, на которую обрушилось такое горе? Как вывести Марию Жозефину из угнетенного состояния, спрашивал Луи себя и своих придворных. Эта мысль не давала королю
