Что это означает? Отсутствие этих подвигов? Возможно. Но этот вопрос мы рассмотрим немного позднее. А пока обратим внимание читателя вот на что.
«Житие» Александра появляется не ранее середины XIV века. То есть, после окончательного подавления последнего сопротивления ордынскому игу, которое, напомним, произошло во времена Ивана Калиты.
И этот факт весьма хорошо вписывается в нашу реконструкцию. Действительно, Александр, несомненно, один из активнейших строителей нового режима. Делать из него героя можно только после окончательного слома сопротивления. И это делается как раз в это время. Кем? Разумеется, православной церковью, одним из главных организаторов ордынско–византийского переворота.
Все логично.
Теперь о «героических подвигах» равноапостольного князя.
Даже из апологетического «Жития», если отбросить откровенно фантастические характеристики, типа того, что он был «силен, как Самсон» из Библии, вырисовывается картина весьма скромных достоинств этого деятеля.
По существу у него только три крупных достижения в военно–политических делах.
Первое. Знаменитая Невская битва, где он разгромил шведов.
Второе. Победа в так называемом «Ледовом побоище» над рыцарями Тевтонского ордена.
Третье. Блестящая дипломатия в Орде. Настолько блестящая, что потомкам непонятно, как это вообще можно вот так из побежденного превратиться в победителя. И вертеть настоящим победителем либо как гипнотизер пациентом, либо как сюзерен вассалом.
Первые два «подвига» Невского подробно проанализированы в блестящей, по нашему мнению, книге Александра Нестеренко «Александр Невский. Кто победил в Ледовом побоище» М.: ОЛМА–ПРЕСС, 2006 – 318 с.
Не будем пересказывать эту книгу. Любознательному читателю будет самому интересно ознакомиться с ней. Мы же в жанре нашего «исторического детектива» лишь кратко изложим выводы г–на Нестеренко, которые он в своем труде аргументирует весьма тщательно, со ссылками на источники.
Итак, знаменитая «Невская битва» со шведами в 1240 году, если верить «Житию» (а иных источников о ней просто нет) - это сборник нелепостей. В этом рассказе — всадники скачут по кораблям, умудряясь не переломать ноги лошадям (попробуйте проскачите между скамеек гребцов), с берега рубят находящихся на кораблях (что просто не возможно физически из соображений элементарной геометрии и биомеханики), победители почему–то отступают после «победы», и поле боя остается за побежденными, побежденных в итоге убивают «небесные ангелы», агрессоры ведут себя нелепо, как туристы, не логично ни с политической, ни с военной точек зрения.
Имеют место постоянные разночтения, чем и куда ранен предводитель шведов. Разночтения и в том, кто же это был конкретно.
Впрочем, этих разномастных предводителей объединяет одно – все они, согласно достоверным и многочисленным свидетельствам в это время присутствует в Стокгольме и активно участвует там во многих событиях.
Кроме того, нет ни одного зарубежного источника, повествующего об этой битве. Между тем, как о других своих поражениях немцы и шведы пишут вполне откровенно.
Короче, все эти нелепости говорят только об одном – эпизод бандитского нападения небольшого, в несколько десятков человек, отряда Александра на лагерь шведских купцов, следующих в Новгород, выставлен как знаковая битва с большим отрядом агрессоров, возглавляемым неким знатным (правда, так до сих пор и не ясно, каким) шведским полководцем и вельможей.
И опять, мой дорогой читатель, иные незначительные детали иногда говорят о многом. Мы уже упоминали, что в те времена многие даже знатные люди фигурировали по своим прозвищам. И современному человеку не понять, было ли в этих прозвищах нечто уничижительное, и как они характеризуют человека. Но есть у любого, для кого русский язык родной, некое «чувство языка». И это чувство позволяет оценить некоторые совсем уж одиозные прозвища.
Так вот, одним из отличившихся в той «битве» был некий сподвижник Невского Дрочило Нездылов. Не знаю, как вам, но мне это «благозвучное» прозвище многое говорит о составе той команды, что напала на лагерь шведских купцов. И иначе как бандой это сборище назвать трудно.
В отличие от Невской битвы, Ледовое побоище в 1242 году, похоже, действительно имело место. Однако и масштаб военного столкновения, и его политические последствия, сильно преувеличены.
Кстати, Тевтонский орден в 1242 году еще не объединился с Ливонским. И его рыцарей в Ливонии на границе с Русью не было, и быть не могло. Так что самая знаковая характеристика побоища «отражение тевтонской агрессии» изначально лжива.
Сама логика событий 1240–1242 года, когда орды Батыя и Ярослава разоряли Центральную Европу диктует неизбежный вывод – Александр в это время соучаствовал в агрессии на Запад.
Но не это было его главным занятием в рамках проекта Батыева нашествия. Главным было обеспечение благожелательного Ярославу и Батыю нейтралитета Новгорода. Что «патриот» Невский и делает, успешно подавляя в 1242 году антиордынское восстание в Новгороде (потом он повторит это в 1259 году). Кстати, в этом он действительно преуспел. И именно с этим связывают усиление его авторитета в Орде.
Опять же, все очень четко соответствует нашей реконструкции. Именно обеспечение нейтралитета Новгорода было важнейшей задачей Ярослава и Батыя в то время, когда основная масса их войск была далеко от Руси, разоряя Европу в походе 1240–1242 годов.
Поэтому на западном направлении Невский в основном пиратствовал «в свободное от замирение Новгорода время». И по необходимости вступал в мелкие стычки на второстепенном направлении ордынской агрессии с целью откровенного грабежа.
Кстати, это тоже не ново для потомков Всеволода Большое гнездо. В то время, когда произошла легендарная битва при Калке, владимирские князья тоже, почему–то не поддержали других русских князей в отражении агрессии с юга, а атаковали Прибалтику. Официозная история эту атаку также трактует как «отражение агрессии». Но это тоже ложь. Никакой агрессии не было, и быть не могло чисто физически. В то время Ливонский Орден был занят наведением порядка на своих землях, к тому же враждовал с Рижским епископом и Литвой. Впрочем, обо всем этом гораздо убедительнее и подробнее написано в уже упоминаемой нами книге А. Нестеренко.
Итак, Невский в полном соответствии со стратегической логикой и традицией княжеского дома, к которому принадлежал, атаковал Прибалтику в 1240–1242 годах. Делал он это с переменным успехом. Но потом, в рамках антизападной и антикатолической пропагандистской кампании православной церкви, эти стычки были раздуты до масштабов сражений. А грабительские рейды на второстепенных направлениях под прикрытием Батыева вторжения, выставлены в качестве «отражения агрессии с Запада».
Все полностью соответствует логике событий, восстановленных нами в этом историческом расследовании.
Заметим, кстати, что, не зная подробностей событий тех лет на самом Западе, можно предположить, что имело место некое контрнаступление 1240–1242 годов в тыл Батыю–Ярославу, которое было отбито Невским. Оно не принесло успеха, и, более того, было неправильно стратегически и политически.
Такое предположение мы и сделали в первом издании этой книги. Но, познакомившись из других источников с положением в Прибалтике и Швеции в те годы, мы готовы согласиться с утверждением уже упоминаемого А. Нестеренко, что никаких наступательных действий в 1240–1242 годах ни Ливонский Орден, ни Швеция просто не могли вести физически, связанные внутренними конфликтами и противостоянием с другими противниками.
Повторим и подчеркнем, в отличие от других неудач шведов, ливонцев и тевтонов, о которых они сами пишут вполне откровенно и самокритично, «события» 1240–1242 года не оставили никакого следа в западных источниках. Да и в русских тоже. Ибо не может считаться источником полумифическое «Житие», написанное более, чем через сто лет после событий, а потом просто переписанное в немногих (подчеркнем это) позднейших летописях.
Поэтому мелкие вылазки Невского составляют органическую часть агрессии Батыя в Центральную Европу. Но при этом, в отличие от Батыя, агрессии малоуспешной и по существу бесславной (славу этих якобы «подвигов» задним числом раздули в «Житиях» через много лет после произошедших событий).
