немного. Примерно процентов двадцать–двадцать пять. В России большая часть населения никогда не стремилась обеспечить своим единокровным наследникам наилучшие условия для развития индивидуальности. С точки зрения простого прагматизма, в этом не было никакой необходимости. Ну, сформирует ребенок в себе незаурядную натуру, полноценную личность – и что с ней, спрашивается, делать? Какое применение можно найти оригинальному мышлению и выдающимся идеям в мире бюро–и охлократии (охлократия, если кто не знает, есть господство толпы, черни; а про бюрократию в нашем отечестве знают все и всё)? Ответов на эти вопросы до сих пор не имеется, хотя с недоброй памяти времен застоя прошло уже два десятилетия. Но ментальная инерция – сила очень мощная. Ей требуется долгий срок, чтобы иссякнуть и освободить мозги целой нации.
Поэтому дожидаться, пока возникнет – не на словах, а на деле — общенациональная потребность в людях неординарных и, как сейчас принято говорить, креативных – бесполезная трата собственной жизни. Придется пробиваться самостоятельно, в какой бы атмосфере ни довелось расти лично вам. Человеческая личность – штука на удивление стойкая и многогранная. Если вам постоянно мешают некондиционные воспоминания детства, заглушите их мыслью о том, что многое зависит не только от обстоятельств. Это совет не только детям, чья личность сформировалась в неблагоприятных условиях, но и родителям, виновным в нехорошем семейном климате. Но как эту задачу выполнить?
Почему масаи умирают в тюрьме?
Дело в том, что масаи, первобытное племя, не так разнообразно трактуют понятие времени, как это делаем мы, дети прогресса. Для них попросту не существует понятия отдаленного будущего. Если масаи оказываются в тюрьме, они умирают. Им не приходит в голову, что срок когда–нибудь закончится, а потому кажется, что все вокруг – стены, решетки, баланда в железных мисках — это навсегда. И они умирают.
Зачем мы рассказали эту ужасную историю? Затем, что еще в начале прошлого века было решено учитывать особенность этнического менталитета при вынесении приговоров и назначении наказаний. Но какое законодательство учтет особенности менталитета родителей? Ведь и у них имеются дефекты восприятия времени. Вот почему они живут в режиме настоящего времени, сомневаясь в существовании будущего как такового. Хотя наши люди, конечно, покрепче первобытных африканцев: они не сдаются и отчаянно цепляются за жизнь, даже если настоящее им не нравится.
Под настоящим мы подразумеваем поведение и мышление младшего поколения – те самые, в которых старшее поколение не видит никакой живой перспективы. А может, не столько не видит, сколько не сознает. В том смысле, что сознание обрабатывает информацию не так интенсивно, как подсознание. Отчего в мозгу, затуманенном тревогой, рождается печальная картина: наивное, бесполезное и безбашенное существо год за годом мечется от поприща к поприщу, пытаясь отыскать нечто уникальное и запредельное лично для себя; постепенно все его таланты иссякают, диплом теряет в цене, здоровье растрачивается на утешительные выпивоны после очередной неудачи; а через десять лет такой жизни перед нами – личность, траченная молью… тьфу! жизнью. У этой личности все в прошлом и ничего – в будущем. Так что будущее, как и предупреждало восприятие масаев, проникшее в индивидуальность белого человека эпохи постсоциализма — всего лишь фикция. Его нет сейчас и не будет впредь. И ребенок авторов картинки, несчастных родителей, которых никто не воспринимает всерьез, погубит себя и разобьет сердце папе с мамой. Несмотря на все их усилия по наставлению глупого молокососа на путь истинный.
Естественно, в роли загубленного молокососа выступаете вы: активный и креативный молодой человек, находящийся в свободном поиске. Разумеется, он (то есть вы) к своим исканиям относится совершенно иначе (и заметим: как правило, не без оснований). А потому всяческое нытье на тему «Что ты прыгаешь туда–сюда! Не бросай сразу–то! Попробуй, может, тебе понравится!» тут же пресекает словами Гекльберри Финна: «Понравится! Да, попробуй, посиди–ка немножко на горячей плите – может, тебе тоже понравится»[63]. И неважно, идет ли речь о работе или о личной жизни. Нытье и пресекание оного практически всегда происходит по одной и той же схеме. Вот почему обеим участвующим сторонам – и старшей, и младшей – надоедает разыгрывать спектакль по сценарию, набившему оскомину и артистам, и зрителям.
Говорят, в актерской профессии момент «усталости металла» — один из самых тяжелых. На трехсотом спектакле исполнители ролей уже сами не сознают, что говорят, и переходят на автопилот. Чтобы оживить обстановку на сцене, коллеги по цеху совершают мелкие подначки – «раскалывают» партнера: строят смешные гримасы, повернувшись лицом к залу, наливают в графин вместо воды водку, несут отсебятину – словом, отрываются как могут. Но в жизни все иначе. Вместо профессионального «автопилота», а также милых, хотя и жестоких актерских розыгрышей начинаются жестокие и отнюдь не милые семейные катаклизмы. Причем искать виноватых по принципу «Кто первый начал?» бесполезно. Потому что известно, кто начал. Конечно же, родители. Но они, как ни странно, не виноваты.
Ведь в данный (довольно сложный) момент вашей жизни им даже в голову не приходит простая истина: да, сейчас это ребенок, и к тому же неустроенный ребенок; но со временем он повзрослеет и возмужает. Родитель задает себе пессимистичный вопрос (признаем: все родители в глубине души — пессимисты): а вдруг этого не будет? Вдруг он так и останется раздолбаем? И не найдет себя нигде и никогда, а потому опустится ниже уровня Марианской впадины [64]? А даже если «все еще будет», то когда?! Между прочим, кормить не нашедшее себя чадо должны родители – что они и делают здесь и сейчас. Работу ему искать вынуждены те же родители – и тоже здесь и сейчас. Критику по поводу найденной работы выслушивают они же – опять–таки, как вы догадываетесь, здесь и сейчас. В общем, близкие уже не верят, что вы когда–нибудь вырастете. Их отчаяние вполне соразмерно чувству безысходности какого–нибудь представителя племени масаи, заточенного белыми в тюрягу. У родителей повышается степень тревожности, растет неверие в свои силы, в свои возможности и в свой генотип. Они патетически вопрошают: это же сколько поколений дебилов должно быть в роду, чтобы родилось и выросло такое? Затем следует их симметричный ответ вам, Чемберлену, то есть ответная критика в самой агрессивной форме.
Противостояние старшего и младшего поколений, проходящее в рамках психологической защиты каждой из сторон, усугубляется тем, что правила игры в отцов и детей меняются постоянно.
Они переписываются набело куда чаще, чем правила других игр: в любовников, в супругов, в граждан, в маргиналов, в профессионалов… В какой еще сфере буквально за десять–двадцать лет успевают поменяться буквально все нормы жизни? А ведь именно это и происходит в семье: основные параметры главных предметов спора (музыки, кино, моды, еды, учебы, прав человека) перерождаются со страшной скоростью. Причем младшее поколение, как правило, полагает, что они возрождаются, а старшее – что вырождаются. Предметом дискуссии, собственно, является разница в оценках, а не мода или музыка как таковая. В этом бесконечном выравнивании счета между поколениями состав участников постоянно пополняется, но состав аргументов — никогда. И доминирующим доказательством, как вы понимаете, становится высказывание «в наше время все иначе». Или «было иначе» – вариант для родителей.
Почему так? – спросите вы. Потому что взаимоотношения старшего и младшего – это самое четкое отражение даже небольших изменений в стереотипах сознания и поведения. Потому что мы хотим видеть в другом человеке отражение не чужих стереотипов, не уходящего времени, а себя – себя в лучшие моменты своей жизни. Мы намерены любоваться этим отражением, а не страдать дисморфофобией[65]. Поэтому и стараемся настроить своего партнера по общению, словно рояль – пусть играет так, как мы хотим. А он все равно играет разное. Поскольку выбор пьесы и уровень исполнения вовсе не в компетенции настройщика… Иными словами, даже понимая, что полностью контролировать мнение другого человека невозможно, мы стараемся приблизить его воззрения к нашим. И стараемся тем
