Не без труда и не без риска оторвались мы от мягкого грунта, от стерни и спокойно поплыли в прощальном круге над селом.
Наступил июнь сорок первого года. То, что еще вчера считалось делом важным, сегодня могло не стоить ни гроша.
Пришла война.
Каждый день готовил новые события, еще неведомые; нам казалось, что испытания самолетов уже 'не то дело'. Все рвались на фронт.
Было раннее утро, тихое и солнечное. На углу нашей улицы меня ждал Виктор Расторгуев.
- Привет, - сказал он нарочито весело, - у тебя, брат, вид не особенно воинственный.
Я попытался улыбнуться.
Мы сели в автобус. Мимо поплыли знакомые улицы. Сирень уже отцвела, кое-где на верхушках виднелись будто заржавленные гроздья. За буйной зеленью прятались бревенчатые дома окраин. Все как прежде, разница только в том, что и солнце и пышно цветущий день были сами по себе - людям до них не было никакого дела.
Вдоль деревни по шоссе двигалась колонна новобранцев. Одежда обычная: черные пиджаки, косоворотки, подпоясаны ремнями. За плечами вещевые мешки.
Автобус, сторонясь, медленно продвигался вперед. Непривычные шагать строем, люди стараются изо всех сил: шаг твердый, песня звучит бодро: 'Если завтра война...' Да война уже не завтра - война сегодня. День начинается и кончается сводкой с фронта - идут тяжелые, кровопролитные бои.
Наступила вторая неделя войны.
Москва, как обычно, шумная и деловая.
Наш автобус задерживался, и мне представилась возможность заскочить к матери, проститься. Постучав в окно, я обогнул дом и вошел со двора. Знакомая дверь, обитая клеенкой. На этот раз я не отбиваю нетерпеливую дробь - нужно выиграть несколько секунд...
Дверь открыла мать. Она обрадовалась, поцеловала и сказала:
- Будем пить чай, Игорь?
- Нет, мама, очень тороплюсь. Я всего минут на десять.
Она взглянула на меня и сразу как-то осунулась. В глазах ее мелькнул испуг. Рука, державшая синий чайник, чуть дрожала, выдавая волнение.
- Ты уезжаешь?
- Да, мы с Витей Расторгуевым летим на фронт.
- Испытывать самолеты?
- Нет, мама, воевать.
Она поставила чайник и присела на диван. Я говорил о том, на каком новейшем истребителе будем летать, о том, как быстро сформировал полк наш командир Супрун, Герой Советского Союза, и как все это теперь важно... Я говорил, как рассказывал не однажды о своих полетах, и она одобрительно кивала головой - в ее глазах была гордость и только где-то глубоко залегла печаль.
На улицу мы вышли вместе. На углу Октябрьской остановились. Прохожие обходили нас - мы их не видели, как будто мелькали тени...
Здесь, на фоне витрины продовольственного магазина, мать показалась мне еще меньше. Говорила она короткими фразами, с неестественным оживлением и так торопилась, словно боялась что-то забыть. Слез не было, мама держалась крепко. Я чувствовал, каких огромных усилий стоило ей это. По временам она вдруг замолкала и, не слушая меня, в мыслях уносилась куда-то...
Что она думала?..
- Вчера получила письмо от Бориса, - сказала она, тряхнув головой, словно прогоняя непрошеную мысль.
- Ну, как он, брат мой?
- Уже вылетел на истребителе. Пишет, что к осени будет 'долбить фашистов', - мать улыбнулась как-то невесело, выражение тревоги снова мелькнуло на ее лице.
Мы стояли очень близко. Мама, вытянувшись, снизу вверх смотрела на меня. Глаза ее запали. Нестерпимая жалость охватила меня. Я уже не мог выдерживать ее взгляда и, боясь выдать себя, смотрел по сторонам, чувствуя, как к горлу подступает ком.
- Мне пора, мама, - я обнял ее.
Она задержала свои руки на моих плечах и улыбнулась ободряющей улыбкой. Я поцеловал ее, крепко сжал маленькие руки, повернулся и, не оглядываясь, пошел вниз, по Октябрьской.
- Ну-ка, затянись, - прервал мои мысли Виктор, разрывая пачку 'Беломора'. Кроме нас, в автобусе еще два механика, тоже комсомольцы, и шофер в рыжей ковбойке.
- Послушай, друг, - он повернулся в сторону Виктора, - ты слишком молод, наверное, пороха нюхать тебе не пришлось. А я в Финскую видел кое-что...
- Ну и как? Поди, испугался? - чуть усмехнувшись, подзадорил Виктор.
- Нет. В этом деле, я тебе скажу, главное осерчать. Крепко разозлишься - так незнамо откуда и силища берется, она тебя вперед и толкает, подхлестывает так, что под собой ног не чуешь.
Виктор засмеялся.
- Пехота - оно и понятно, вся скорость в собственных ногах. А у нас самолет - сколько ни жми, как ни серчай, а больше не получишь. Известно одно: кто быстрей, тот и сильней!
- Это не все, - заметил я, - нужен и точный огонь.
- Вот почему я мечтаю о 'пятиточечном'. Надеюсь, Супрун, формируя полк из истребителей, не промахнулся и получил МИГи последней серии, - ответил Виктор.
Я вздохнул.
- Знай мы такое дело месяц назад, мы бы с тобой как следует погоняли этот МИГ. А то программный вылет: прошли строем, поднялись на высоту... Пострелять же из пяти крупнокалиберных пулеметов этого 'пятиточечного' совсем не пришлось.
- Месяц назад был мир, - раздражаясь, сказал Виктор. - Ну что ж, постараемся маневрировать, а стрелять научимся в деле.
- Поскорей бы, - добавил я. Мне вспомнилась в журнале статья одного из асов первой мировой войны, там была такая фраза: 'Подхожу очень близко к противнику, тщательно прицеливаюсь, короткая очередь, и он падает'. Как просто и ясно!
Все курили, и автобус наполнился сизым дымом. Шофер нажимал на скорость, не обращая внимания на разбитое шоссе. В автобусе скрипели рессоры, дребезжали стекла, и кузов бросало из стороны в сторону, как подвыпившего гуляку.
Шофер то и дело поворачивался к Виктору.
- Помнится, мы подобрались к линии укреплений, смотрю...
- Ты, приятель, лучше на дорогу смотри, - оборвал его Виктор, разозлившись (раньше он сам был шофером в Крыму).
Из-под колес, истерично кудахтая, выскочила курица и бросилась к дому по раскаленному асфальту.
- Что теперь переживать прошлое? - сказал Виктор. - Через два-три дня сами будем на фронте.
Вдруг он засмеялся.
- Вчера зашел в библиотеку сдать книги. Попалась на глаза брошюрка 'Аэродинамика лошади'. Вот так пуля! Полистал - действительно, все как надо: результаты продувок в аэродинамической трубе! Повезло коню! Может, и нелегко было в трубе, зато стало теперь все ясно.
- Ну и как? - спросил я не без интереса.
- Что как?
- При каких условиях 'пегас' уйдет в небо?
- Иди к черту! Не веришь? Там все в порядке: приведено лобовое сопротивление. Вот только экспериментатору не пришла в голову мысль продуть лошадь с хвоста. Так ведь обтекание должно быть лучше.
- Хорошо. Только лошадь не знает грамоты, - пошутил я, - рекомендаций не прочтет и бегать задом
