будучи фанатиком парашютного спорта, переключиться с ходу, полюбить планерный спорт так же и отдать все силы его развитию?
Мы поверили в него и не ошиблись. Не прошло и полугода, как Минов с увлечением стал летать на планерах, больше не 'обзывал' нас парашютистами и только изредка в спортивные праздники не мог удержаться от соблазна принять участие в парашютных прыжках.
Многие видели тогда прыжки Минова. Он приземлялся к публике, всегда удерживался на ногах, очень техничными были его движения, и в белом комбинезоне он выглядел парадно. Правда, видавший виды комбинезон заметно укоротился, ноги же начальника оставались длинными и тонкими. И родилась шутка: 'Как далеко просунул ноги наш Минов!'
На планерных слетах в Коктебеле Леонид Григорьевич проявлял изумительные организаторские способности, но продолжал оставаться спортсменом.
Вспомнился тридцать четвертый год. Харьков. Весь экипаж выстроился перед Миновым: правофланговый- Батя, Никодим Симонов, командир пятиместного планера Г-4 конструкции комсомольца Гурия Грошева. В середине тридцатых годов это был первый в мире многоместный планер, родоначальник десантных планеров. Дальше стоят Сергей Анохин, я. Мы летчики на одноместных планерах. С нами в строю и остальные члены экипажа: автор 'летающего вагона' Грошев, Эскин Саша - бортмеханик и 'воздушный сцепщик', пассажиры Сорокин и Ковалев и еще кинооператор Союзкинохроники Борис Шер. Кстати, это он в сорок третьем году, вылетев на съемку боевой операции на месте стрелка-радиста в кабине штурмовика, одной очередью сбил атаковавший их 'фокке-вульф', Евгений Кригер писал об этом: 'С дистанции 150 метров Шер дал очередь'. Видимо, привычка кинооператора быстро наводить объектив на фокус пригодилась и в обращении с пулеметом. После посадки пилот Старченко бросился к Шеру, обнял его, кричал товарищам:
- Прямо в землю 'фоккера' свалил, оператор! Наповал! Спасибо, друг!..
Но тогда, в тридцать четвертом, мы никак не могли себе представить Шера 'воздушным снайпером'. Он был тихим пассажиром нашего 'воздушного поезда', летящего по маршруту Москва - Харьков - Киев - Коктебель.
Минов был в этом перелете нашим 'машинистом', пилотируя самолет Р-5. Саша Эскин - первым 'воздушным сцепщиком'. Его место - в задней кабине самолета; там сходятся все три троса буксируемых планеров. Он зорко следит за своим 'поездом' и готов в нужный момент отцепить все тросы вместе или каждый отдельно.
Наша 'армада' направляется на юг на очередной слет. Август. Погода отличная, настроение тоже.
Мы выслушиваем напутственные слова Минова. Леонид Григорьевич в длинной гимнастерке; широкий ремень туго стягивает втянутый живот. Досиня бритое лицо обрамляет белый шлем. На лбу - предмет нашей зависти: огромные, выпуклые и сверкающие, как глаза стрекозы, летные очки 'командор'.
Мы вылетели из Харькова и направились в Киев. Просматривая карту перед взлетом, я обратил внимание на интригующий меня с детства город Миргород. Вот-вот мы должны его пролететь...
Раннее утро. В воздухе спокойно и прохладно. Ночью прошел дождь, и кое-где земля еще не просохла. Вокруг умытая зелень. Высота полета вряд ли превышает 300 метров, и Миргород, низенький, теряющийся в садах, проплывает под нами.
Всматриваюсь, ищу глазами... Тут они были, да и теперь, наверное, есть: Иван Иванович, Гапка, прекрасная лужа и бурая хавронья, наделавшая переполоху на весь Миргород.
Я искал глазами. Вот ива, дуб и две яблони облокотились на крыши своими раскидистыми ветвями. Там должен быть и домишко Ивана Ивановича. Но нет, разве угадаешь, с воздуха все крыши похожи одна на другую - 'все крыты очеретом'...
Я взглянул на Никодима и Сергея, летевших справа, взгляды их тоже устремились вниз. Быть может, и они мыслями в чудной поэзии гоголевской прозы...
На другой день мы вылетели из Киева. Впереди, в дымке, закрывающей от нас землю, блестел серебром широкий и уходящий на юго-восток Днепр. Позади еще долго горел золотом Софийский собор, хотя города давно не видно.
Шли летные часы, миновали дымящие трубами Кременчуг и Днепропетровск. Долго летели над запорожскими плавнями; когда свернули в южные степи, направляясь в Крым, стали все чаще попадать в вертикальные воздушные потоки.
Мы уже не глазели по сторонам: нужно было употребить много стараний, чтобы удержаться в строю.
Кучевые облака все гуще теснились над нами, а под ними не на шутку разбушевались невидимые воздушные волны. Выражаясь языком моряков, вскоре легкая 'бортовая качка' сменилась изрядной 'килевой'.
Разыгрывался штормяга. Неприятность была не за горами. В мгновение наш самолет бросило вниз, и все три планера, влекомые тросами, резко клюнули за ним... Но тут самолет коварно 'вспух', угодив в сильный восходящий поток, а все три его 'птенца' оказались внизу. Это еще не самое неприятное - на короткий миг расстояние между лидером и планерами сократилось, тросы провисли...
Мы с Анохиным сманеврировали на своих подвижных планерах. Но Симонову на тяжелом планере это не удалось. Я видел, как катастрофически побежал вверх его трос, вытягиваясь как струна.
Рывок!.. И Симонов 'ушел на свободный' - его трос оборвался.
Самолет, буксировавший секундой раньше три планера, почувствовал резкое облегчение и устремился вперед. Теперь мы на тросах вдвоем. Под нами ровная степь, вокруг стерня от скошенных хлебов. Несколько в стороне большое село.
Веселая музыка на многоместном планере прекратилась, в наушниках щелкнуло и стихло. Стало не до веселья: впереди вынужденная посадка.
После некоторых раздумий Минов дал нам с Анохиным сигнал на отцепку и сам пошел на посадку. Он выбрал поле недалеко от села. Он сел, а все три планера еще долго парили под облаками. В конце концов все кончилось благополучно, приземлились почти без повреждений: только чуть погнулась ось шасси большого планера.
Не так часто небо посылает на колхозные поля 'воздушные поезда'. Первыми нас заметили мальчишки, они неслись по полю с достаточной скоростью и прибыли вовремя: планеры как раз шли на посадку. Пока мы выбирались из кабин и разминали усталые мышцы, собралось много народу. Однако не одно только любопытство можно было прочесть на загорелых лицах - здесь сквозила радость и уважение к 'сынам неба'.
Мы, несколько смущенные таким вниманием, осматривали планеры, устанавливали их так, чтобы они были защищены от ветра.
Председатель, подробно расспросив, послал за кузнецом и, улыбаясь, сказал:
- Так что будет все справлено и вся механизация в сохранности. А всех летчиков приглашаем до хаты. Будете гостями.
На просторном дворе правления колхоза составили столы, принесли угощение.
Минов и здесь оказался в центре внимания: самый высокий среди нас, самый энергичный и самый знающий - ему было что рассказать. Он был в отличном настроении. Коснувшись общего положения дел в стране, он сел на любимого конька - авиацию - и развернул такое красноречие, что даже девчата притихли и не спускали с него глаз.
- Смотри-ка, - тихонько сказал Сергей, - он успел побриться в поле... Без горячей воды.
Эскин услышал, засмеялся.
- Как бы не так: в радиаторе самолета почти что кипяток!
В конце беседы Минов, как видно, решил растормошить нас, сказал:
- Вот, девчата, молодые летчики, наша опора. Особенно Никодим Симонов...
И храбрый в воздухе Никодим здесь стушевался.
Когда начались танцы, его окружили девушки, образовав два плотных кольца. Краска заливала лицо нашего парня. Он был беспомощным, а хоровод явно потешался над ним. Все хохотали.
Наутро мы стали 'разводить пары', к огорчению гостеприимных хозяев: они уговаривали нас погостить еще недельку.
