самолету здесь не сесть.
Сергей задумался.
- Можно попробовать вывезти их на планере, товарищ командир, - сказал Анохин, не торопясь, как бы все взвешивая.
Титков посмотрел на него недоверчиво.
- Говорю, не сядет самолет. И вам придется у нас 'погостить'.
- Буксировщик сядет, - повторил уже твердо Сергей, - если вызвать летчика Желютова, он сядет: летает прекрасно и очень аккуратен.
Капитан Титков ответил не сразу. Нужно было подумать и взвесить. Предложение заманчивое, но рискованное. Впрочем, больным выбирать не из чего. А пилот? Либо очень опытный, либо слишком самоуверен. Титков снова пытливо посмотрел на Анохина - худощавое лицо, теплые карие глаза. Заметив сомнения командира, Сергей улыбнулся, и лицо его преобразилось.
'Ему можно доверить', - подумал капитан и, обратившись к комиссару, спросил:
- Как ты думаешь, Манькович?
- Боюсь, что буксировщик не приземлится.
- Будьте спокойны, Желютов сядет, непременно сядет. Нужно только дать шифровку генералу Щербакову, - убеждал Анохин.
Пока радист выстукивал ключом, налаживал связь, прошло немало времени, и Сергей заснул.
На следующую ночь к приему Желютова было все готово. Нелегко решить, кого из раненых взять, когда их больше, чем может поднять планер.
- Ну, в добрый час, - взволнованно сказал капитан Титков, - будь осторожен!
Сергей заглянул в кабину к больным.
Люди стонали, растревоженные во время перевозки.
- Скоро стартуем, - попытался успокоить раненых Сергей, - потерпите немного, товарищи.
- Может, и не долетим, - с трудом выговаривая слова, заметил кто-то.
- Эх, ты! Сам на ладан дышишь, а лететь боишься, - тихо сказал другой, весь перебинтованный.
Сергей обернулся: голубые петлицы - может, летчик?
- Как вы сюда попали? - спросил Анохин.
- Наша часть перед войной стояла здесь. Летал на СБ, бомбил и, как видишь, был сбит. Здорово обгорел, да и фашисты в лагере добавили, был в Молодечно. Наши люди выручили оттуда. - Он помолчал и невесело закончил: - Не летать теперь!
- Еще полетите. Завтра перебросим в Боткинскую, там вас отполируют - и опять за штурвал, - ободрил Сергей.
Бинты зашевелились на лице.
Ровно в одиннадцать тридцать капитан Желютов был над аэродромом. Первый раз он прошел низко, прикидывал: 'Уложусь ли?' Потом уже смело зашел на посадку и, крадучись, проскользнул в прогалине кустов так, что обдал их ветром от винтов. Самолет приземлился на самом краю аэродрома, пробежал вдоль костров и остановился.
- Ура! - закричали партизаны.
Анохин полез в кабину. Желютов подруливал за бегущим впереди бойцом с фонарем в руке.
От планера протянули короткий трос, не более 25 метров.
Минуты через две все отошли от планера. Желютов осторожно, чуть двигаясь, натянул трос.
- Пошли! - сказал Анохин, не оборачиваясь назад.
Самолет энергично начал разбег.
Сергей не спускал глаз, его мышцы напряглись - момент был ответственный: 'Не выдержу направление - и в кусты!..'
Впереди последний костер, а самолет все бежит. Сергей уже оторвал планер от земли, его качнуло с крыла на крыло; взяв превышение метра три, он мчался, как бы преследуя самолет. Видно хорошо. До передних кустов не более ста метров. На миг ему показалось, что он переоценил обстановку; от этой мысли обдало жаром...
Но вот самолет Желютова перестал подпрыгивать и повис в воздухе. Они благополучно перетянули через первый кустарник.
'Так. Ну, теперь вперед', - Сергей провел рукавом по лицу.
Линию фронта прошли под сильным обстрелом. 'Если налет, - подумал Сергей, - то и от своих нетрудно получить заряд, там разбираться некогда!'
Приближаясь к своему аэродрому, Желютов сделал круг, еще и еще. Сигнала отцепки не было. Внизу неладно, на краю аэродрома что-то горит... Все же посадку в конце концов им дали.
- Притопали мы в самый раз, - сказал больным Сергей, - бомбежка кончилась...
В планерных частях воздушнодесантных войск было много знакомых планеристов. Правда, наряду с известными всей стране рекордсменами, мастерами безмоторного полета были и начинающие, подготовленные в военное время.
Много людей, множество боевых эпизодов. Разные характеры, разные дарования. И не только отличная боевая работа, но и неудачи, трагедии, какие-то увлечения, чудачества - все далеко не так гладко и просто.
Имя Михаила Романова, обаятельного человека, одного из лучших инструкторов коктебельской школы в период нашего обучения в ней еще в 1931 году, уже упоминалось мною. У Романова учились летному искусству Виктор Расторгуев, Семен Гавриш и какое-то время Сергей Анохин.
В войну Романов был одним из организаторов ночных перелетов к партизанам, неоднократно сидел непосредственно за штурвалом, проявил большое мужество и отвагу, показывая личный пример летчикам и планеристам-десантникам.
К числу 'стариков'-планеристов принадлежал и Вячеслав Чубуков. По призванию певец, он в начале тридцатых годов поступил в Институт имени Гнесиных и пользовался покровительством Е. Ф. Гнесиной за музыкальную одаренность, хороший голос и общительный характер.
На беду Елены Фабиановны, Чубуков занялся, казалось бы, безобидным делом: стал ездить по выходным дням в планерную школу.
Будучи человеком на редкость непосредственным, Слава постоянно пел - пел в тамбуре вагона, на старте, под горой, сопровождая лошадь с планером и даже в воздухе.
Но профессиональным певцом он тогда не стал, слишком много труда и терпения требовали бесконечные арпеджио. После увлечения футболом его тянуло к свободной стихии, и небо обещало ему широкие возможности. Однако природная артистичность Чубукова доставляла товарищам немало радостных минут, особенно нужных в напряженные фронтовые дни.
Вот он - Василий Теркин, только не с трехрядкой. Густые рыжеватые волосы копной, в голубых глазах, ясных, как небо, нет-нет да и блеснет озорство. В землянке накурено, хоть топор вешай; в ожидании ночного полета тревожно... Кто-нибудь и говорит: 'Спел бы что-нибудь, Слава!'
Чубуков всегда в голосе, всегда в настроении - был бы слушатель! Сильным баритоном затягивает он полную патриотической тоски арию: 'Ни сна, ни отдыха измученной душе...' Все притихнут, взгрустнут. Или вдруг зальется широкой и жаркой, как вино, 'Эпиталамой'. 'Будто хмелем тебя обдаст, - вспоминает сейчас Адам Дабахов. - Молодец Слава, любили мы его за песни'.
Воевал Чубуков смело, показывая мастерство пилотирования. Не раз приходилось ему ночью пересекать линию фронта на двадцатиместном планере, доставляя партизанам боеприпасы и медикаменты.
В мае 1943 года Слава пилотировал свой КЦ-20. На другом таком же планере летел Миша Романов. Это был большой групповой вылет: четыре двадцатиместных планера и около двадцати планеров поменьше - типа А-7 - отправлялись в партизанские бригады на Синявщину, под Полоцк. Один из планеров пилотировал старший сержант Николай Олановский. После войны Олановский стал оператором, он снимал фильмы 'Летят журавли', 'Живые и мертвые'.
Планеристы везли взрывчатку, автоматы, бесшумные патроны. Планеры Романова и Чубукова имели на борту по две с половиной тонны груза и, кроме тола и автоматов, еще по десятку радиостанций.
