Мы не успели опомниться, Сергей Николаевич вызвал сотрудника и продиктовал ему короткий текст приказа. Через пять минут толстый синий карандаш оставил на нем след.
Вот бумажка у меня в руках; Сергей Николаевич провожает нас очень сердечно до самой двери.
Наутро мы уже закрутились в делах, готовя чертежи в КБ для крупного серийного завода.
Прошел еще год.
Мы ехали на войсковые испытания. Поезд подкрадывался к перрону. В окно увидели лица знакомых летчиков - отличных наших заправщиков, Героя Советского Союза подполковника Иконникова, майора Васенина, почти однофамильца моего коллеги, майора Мусатова и других...
Они нас встречали на вокзале.
Фирма 'ШВ', как в шутку называли нас друзья, позволила себе неслыханную роскошь - иметь двух главных конструкторов при минимальных штатах. Нам удалось увлечь своей идеей сотни людей нескольких серийных заводов. Все создавалось, строилось, испытывалось в лабораториях поагрегатно.
У нас были теперь повсюду свои болельщики, они поддерживали нас и хотели, чтобы мы выполнили эту необычайно трудную, даже азартную работу. Наше бюро не имело штатных единиц: все по совместительству, два главных и три ведущих инженера. Вот, собственно, и все 'бюро'.
В этом и сказалась дипломатическая хитрость Сергея Николаевича. Он сотворил из нас между делом двух главных и опустил с идиллических высот на землю, не обременив ни штатами, ни кассой, ни бухгалтерией, ни мало-мальски 'райскими' условиями труда.
Вся неестественность его 'создания' могла бы выявиться только при крупных неудачах, но и тогда у него оставался отличный ход: 'обезглавить'!
Когда мы в ночь своего 'посвящения' в сан выкатились с приказом в руках, удивительно похожим на некую грамоту, Сергей Николаевич, вероятно, улыбался нам вслед, как твеновский миллионер бедняге с банковским билетом в миллион английских фунтов, который нигде нельзя было разменять.
Все же мы наладили серийное производство техники и вместе с директорами заводов представили эту работу на войсковые испытания.
Теперь с трудом верю себе: могло ли это быть?
Вне плана наладить выпуск чего-либо нового там, где идет серия. Спросите любого директора, он вам скажет: 'Трудно!'
Я вспоминаю разбитую в щепы выдвижную доску письменного стола. Директор раскроил кулаком в один из первых дней нашего приезда на его завод.
Но шло время. Поступали агрегаты. Контуры системы проявлялись в металле. Потом отладка, сдаточные полеты... И вот настал день: 'Все! Выполнено задание правительства'.
Мы говорили по телефону с министром, просили отметить на заводе тех, кто очень старался, чтобы все построить...
Затем простились с директором куда теплее, чем познакомились. Он не скрывал от нас улыбки.
И наконец, отправились по цехам: прощались с новыми друзьями так, будто они все это соорудили для нас лично и мы можем захватить все эти самолеты к себе домой.
Теперь оставалось немного: возвратить звания главных конструкторов, будто бы взятые 'напрокат'. Вместе с отчетом о войсковых испытаниях.
Мы верили, что они пройдут успешно, и не ошиблись.
Где-то в средине пятидесятых годов мне подвернулась коротенькая работа. Чиркнула, осветила что- то нужное и отлетела в сторону.
Таких заданий случается у нас немало. Мелькают, как вагоны, а память о них - полустанок. Промчались, похожие и разные, и превратились в точку.
Словом, не вспомнил бы я этот полет, не будь он связан с именем человека, которого забыть нельзя.
Память о Сергее Павловиче Королеве выльется в бронзу памятников на других планетах!..
Тогда же, собираясь в этот скромный полет, мы называли только две буквы: С и П - задание 'СП'.
У воздушного корабля с позывными № 5707 беспрестанно находятся люди. Как будто не уходят спать: снуют диспетчеры, снуют электрокары; дымят, гудят заправщики, автомобили.
Задание 'СП'.
Рабочий день окончился, а мы только собираемся в полет. Предстоит сбрасывать какой-то спецконтейнер.
Если бы не 'СП' - сказали бы: 'Так невозможно!'
Да, невозможно... Только не для 'СП'.
Под брюхом самолета раскрыты створки люков. Люди внутри огромной ниши. Из-под створок вижу пыльные ботинки, брюки, комбинезоны, сапоги - нас много. Идет последняя проверка.
Интересуюсь, как дела. И тоже лезу, согнувшись, в чрево. Парашют уже на мне и подбивает под колени. От яркого солнца - в сумраке брюха глаза не сразу различают лица и предметы. Здесь просторно, как в длинном коридоре. Вижу: люди вокруг огромного корыта. Это песок для пробных сбросов.
Сам контейнер висит над головами по центру: круглый, зеленый и тупой, весом в четыре с половиной тонны. Все вместе с парашютом. А парашют - как в песне: 'Мы такого не видали никогда!' Чуть меньше четверти гектара...
Евгений Иванович, наш ведущий от КБ, увидел, что я готов к полету, говорит:
- Ну, друзья, кажется, надо кончать, - и ко мне: - Все прозвонили еще раз: замки исправны, сигнализация в порядке - трижды имитировали сброс. Теперь за вами; помните указания 'СП': главное - скорость - не превышайте двести десять километров!.. А высоту - не выше тысячи...
Я сказал:
- Да, знаю.
А сам подумал: 'Не густо. На посадку иду на двести сорок... Планирую на триста!'
Женя Жарков, бортинженер, будто угадал мои мысли, усмехнулся:
- Бабушка писала внуку в летную школу: 'Летай, касатик, пониже и потише!' Совет дала старушка, как скорей убиться. На самых что ни на есть срывных режимах...
Я покривился. Вообще-то говоря, он прав. Только шутить неуместно: нам сейчас лететь.
В авиации нет ничего глупее старания летать как можно медленней, на небольшой высоте. Здесь у самолета одно стремление - скорей отправиться на переплавку.
Евгений Иванович отрубил:
- Ну, хватит зубоскалить!
У Евгения Ивановича, как мне всегда казалось, лицо убежденного скептика. Желая меня подбодрить, он изобразил какую-то трагическую гримасу, напоминающую, может быть, улыбку. Как видно, думая: 'Все мы под богом', - он сказал:
- Тут, как я понимаю, все в этом треклятом парашюте величиной с картофельное поле... Чтоб его не разорвало!..
Я задал ему только один вопрос:
- А не может купол раскрыться прямо здесь, в отсеке, когда контейнер еще не сброшен? - И сам подумал: 'Это было бы очень неприятно - тогда нас туго спеленает'.
- Никак! - Евгений Иванович убеждать стал: - Вот смотрите...
Я внимательно выслушал.
- Ладно, - говорю бортинженеру, - давайте собираться.
- Всех попрошу на воздух! - гаркнул Женя Жарков. - Буду закрывать люки, прищемлю носы!
Я оглянулся - уже никого, как в киносказке.
Вечереет. Небо ясное. В воздухе и впрямь очень тихо. У нас говорят: летим, как в молоке плывем. Не шелохнет.
Под нами двухкилометровая просека точным квадратом в массиве леса. Посредине - известкой
