Глава десятая
«Вахту закрываю…»
За одну ночь «Урал» благополучно прошел вдоль опушки финских шхер от Гангута до Гогланда в кильватер за четырьмя базовыми тральщиками: два тральщика прочесывали путь параван-тралами, два страховали «Урал» вхолостую — зоркостью впередсмотрящих, усилиями вахтенных, готовых оттолкнуть замеченные на фарватере плавающие мины и предостеречь идущий сзади корабль, и, наконец, собственным корпусом, как это случилось на пути к Ханко с катером-«охотником» «Триста первым», принявшим мину на себя. «Гафель» шел головным, завершая, наконец, свой второй гангутский поход. За ночь в его параванах все же взорвались две мины — значит, и тут были минные заграждения, но редкие; эти два взрыва не причинили кораблю вреда, но каково было пережить их людям, стиснутым в трюмах минного заградителя и не видящим даже неба над собой, — на время похода люки трюмов плотно прикрывал брезент, когда его поднимали, чтобы выхватить краном застропленные бочонки, из трюмов вырывался густой пар.
Карпов уверенно вел корабль, считая, что даже минимальные ошибки рулевых четырех впереди следующих тральщиков гарантируют ему достаточно широко протраленную полосу фарватера.
К исходу ночи двадцать третьего ноября, обогнув Гогланд, «Урал» отдал якорь у входа в небольшую северо-восточную гавань этого острова — гавань Сууркюля.
Ноябрьские ночи длинные, восход солнца в это время уже после восьми. Самая опасная часть пути позади. Затемно можно дойти, пожалуй, до Сескара. В трюмах страдали люди, некоторые спустились туда еще неделю назад. А раненые — в каютах и салонах их так много, что команда минзага уступила им свои места, отказываясь от отдыха; а женщина, да еще с младенцем, есть пассажирка; Карпов с трудом сдерживал себя от искушения взглянуть на этого младенца, ровесника его маленького Валерки — в Ленинграде матросы приносили к Ивану Григорьевичу в госпиталь его первенца… Но такой вольности он не мог себе позволить, командир равен ко всем без исключения на корабле. Передышку в походе надо использовать для отдыха. Карпов спустился в каюту, приказав помощнику запросить от имени командира у старшего морского начальника на Гогланде «добро» на выход в Кронштадт за тральщиками или без них.
— С берега передано: ждать эсминца, пойдем с охранением, — доложил вскоре помощник. — Подписано Святовым.
Ясно: командование операциями страхует «Урал» от атак подводных лодок и катеров. Цель, конечно, выгодная, но Карпову казалось, что он пройдет и без охранения.
Он лег в постель, и снова доктор Сойбель лечил его сульфидином и горчичниками, а Сашенька Поршнев ставил банки. Карпов требовал от своих лечащих только одного: держать его в состоянии двухчасовой готовности к походу.
Ночь, день и еще ночь стоял у Гогланда «Урал». За это время к Гангуту прошли и вернулись загруженными многие тихоходные суда. Невзрачный эстонский грузовик «Минна», чудом выскочивший в канун войны из порта Штеттин, в котором фашисты пиратски задерживали суда Совторгфлота, стал теперь военным транспортом: кроме грузов, он принял на борт и доставил к Гогланду без малого восемнадцать сотен гангутцев; пришли загруженные до предела сторожевик «Вирсайтис», тральщики «Орджоникидзе» и «Ударник». «Ударником» командовал Михаил Павлович Ефимов, тот, который спас удачным маневром БТЩ «Патрон» в гангутской гавани; не дошел с этим караваном тральщик «Клюз» — от самолетов он отбился, но погиб на мине…
У Гогланда не утихал шторм. Ветер гнал к скалам шальные мины, они с грохотом рвались у берега, зловещий гул докатывался до «Урала», будоража в трюмах измученных людей. Матросы, вооруженные длинными футштоками, не спускали глаз с тяжелых, стынущих волн.
Пришел из Кронштадта эсминец, проводил минзаг до Сескара, до кромки плавающего льда. Карпов поблагодарил командира за помощь и отпустил эсминец снова к Гогланду, зная, как опасны льды для его нежного корпуса.
«Урал» шел без ледокола, то наваливаясь могучим корпусом на лед, то отступая и снова с разбега пробивая себе путь к Кронштадту. И опять Карпова донимал его механик Иван Карпович Дука:
— Осторожно с задним ходом, товарищ командир. Где мы достанем такой винт, как в Лондоне дали!..
Ох уж этот поставленный в Лондоне бронзовый винт!..
На Большом Кронштадтском рейде не пришлось даже якорь отдавать — льды держали «Урал» на месте.
Поблизости готовились к походу транспорты и боевые корабли. Последние гангутские походы. Высокий многопалубный турбоэлектроход «Сталин» ушел из гангутской гавани в последний раз двадцать второго июня. Теперь ему предстояло прорваться к хорошо знакомому полуострову через минные поля и снять с него арьергард.
К «Уралу» сквозь льды, пыхтя и нещадно дымя, пробился портовый буксир. Он ссадил на трап командиров с турбоэлектрохода и забрал самого неприятного для команды пассажира: это был тот самый шпион в драной красноармейской форме, которого фашисты забросили на Гангут, чтобы разведать, зачем ходят к полуострову кронштадтские корабли; его содержали в отдельной каюте под полубаком, обезобразив ее решеткой, и Карпов, ссадив шпиона, приказал решетку немедленно сломать и выкинуть за борт.
Командиры, прибывшие с турбоэлектрохода, долго расспрашивали Карпова о минных полях и фарватерах, по которым ему удалось благополучно провести такую махину и доставить на Большую землю на две тысячи больше гангутцев, чем ему положено было взять. Их удивил жесткий режим, введенный командиром «Урала»: скоб-трапы и долгое стояние в трюмах. «А нам приказано устроить деревянные сходни…»
— И напрасно, — сказал Иван Григорьевич. — Случись беда — не управиться команде с тысячами пассажиров, охваченных паникой…
Потом пришел «Суур-Тыль», ветеран Балтики, он еще в восемнадцатом выводил из Гельсингфорса линкоры и эсминцы революционного флота в легендарный «Ледовый поход»; ледокол собрал караван и повел его к морскому каналу — опять надо идти мимо батарей в Стрельне и Петергофе.
Нет, не будет Иван Григорьевич в третий раз искушать судьбу, не полезет он с тысячами гангутцев на борту под огонь в строю каравана, когда нет у него свободы маневра из-за пароходика, с испугу наступающего ему на пятки…
Карпов поотстал, пропуская этот пароходик вперед, и решил переждать, когда ледокол проведет остальные суда — сам он, видя, что торошения не будет и лед не успеет схватиться, надеялся пройти и без ледокола.
Не зря отстал Карпов. Немцы не открывали на этот раз огонь, ожидая, как сработает устроенная ими у входа в канал ловушка. Точно на створе они уложили под снег противотанковые мины, наверно, ночью на саночках приволокли их на лед. «Суур-Тыль» надвинулся на лед и наскочил на мины. Они разворотили ледоколу часть корпуса. Беда для такого судна не очень страшная, но в носу, в шкиперской, полно ветоши, красок, керосина, всякое боцманское добро это полыхало долго, пока команда ледокола, войдя в канал, не погасила пожар.
«Урал» подождал немного и двинулся вперед, по следам каравана, расталкивая закопченные льдины.
Он поднялся по Неве к мосту Лейтенанта Шмидта.
По обледенелым гранитным спускам к прорубям на реке тянулись слабеющие от голода ленинградцы с чайниками и ведрами в руках.
Карпов приказал снять с трюмов брезенты и понемногу выпускать гангутцев на палубу.
Потрясенные, шатаясь от морозного воздуха и свободы, поднимались по скоб-трапам герои и, выйдя на палубу, закрывали ладонью глаза.
Набережные в сугробах, давно не виденный город в снегу. И людей в штатской одежде мало, люди
