бредут, их шатает, как на ветру, но ветра нет. Или в отвыкших от света глазах мельтешит, шатается все…
Швартовая команда стояла по боевым постам, но пришел внезапно приказ «Уралу» вернуться вниз, в торговый порт, и там выгрузить войска.
Буксир медленно потащил эту махину вниз по Неве.
Опять волновался механик, умолял командира не давать оборотов на заднем ходу.
«Урал» ошвартовался у десятого причала, его встретили представители властей блокадного города. Он привез городу войска, снаряды и хлеб.
А в это время на Ханко Кабанов приказал командиру ОВРа Полегаеву подготовить своего флагмана «Гангутец» к походам на Осмуссаар.
Быть может, когда-нибудь «Гангутцем» назовут боевой океанский корабль, но пока это имя красовалось на борту четырехсоттонного угольщика, маленьким экипажем которого командовал Николай Антипин, а комиссаром был Павел Карузе, принявший канлодку еще у офицера военного флота буржуазной Эстонии. На Гангуте кораблик перевооружили: две старые трехдюймовки, их приходилось разворачивать плечом, заменили зенитными сорокапятками нового образца; два «Максима» превратились в счетверенную пулеметную установку; ее подкрепили двадцатимиллиметровым зенитным пулеметом на турели; на баке, хоть и с муками, работая в гавани под обстрелом, воздвигли «главный калибр» — новенькое 75- миллиметровое орудие, на корме соорудили бомбосбрасыватель, теперь угольщик этот стал и противолодочным кораблем; а на крыльях мостика Авдей Тетерин, корабельный артиллерист, сумел пристроить даже два ДШК, подаренные «Гангутцу» летчиками. В сентябре и октябре канлодка несла дозоры у огромного минного заграждения в устье залива в очередь с однотипными кораблями «Веха» и «Волна». «Веха» погибла в дозоре, оставив после себя только спасательный круг, подобранный «охотником». «Волна» напоролась в шторм на камни возле Осмуссаара, где в четырнадцатом году сел на камни германский крейсер «Магдебург». «Гангутец» остался один. Он не только нес дозорную службу, он выслеживал в шхерах фашистские торпедные катера, отбивал налеты авиации, ходил с Полегаевым и его комиссаром Романовым в набеговую операцию к оккупированному эстонскому берегу, отыскивая в море обледеневший катер-«охотник», командир которого, обрадованный помощью, вместо благодарности крикнул Антипину и его команде в мегафон: «Нас мало, но мы — хозяева моря!»
Теперь «Гангутец» шел с поручением генерала Кабанова на Осмуссаар.
На Ханко уважали мужество гарнизона этого далекого острова, последнего непокоренного клочка земли Советской Эстонии в Балтийском море. Там были и строители, только что достроившие башенную батарею, — она уже отбила попытки немцев овладеть островом с моря; там были зенитчики, ставшие людьми переднего края, — им пришлось нести противодесантную вахту на низменном южном мысу, открытом наблюдению и артиллерийскому огню с близкого материка; там были и матросы срочной службы, и матросы запаса — рабочие ленинградских заводов, мастера, знакомые всем флотам: они вооружали корабли и береговую оборону всех наших морей, война задержала их на этом островке и вынудила взять в руки винтовку и пулемет, но Ленинград ждал этих умельцев не меньше, чем фронт ждал гангутские полки.
Большая земля заботилась о гарнизоне Гангута. Кабанов отвечал за судьбу Осмуссаара — весь его тысячный гарнизон будет снят. Приказ об этом, адресованный коменданту острова, комиссару и начальнику штаба, доставила на Осмуссаар канонерская лодка.
Три дня «Гангутец» вывозил на полуостров гарнизон Осмуссаара. Оставили там триста семьдесят семь человек и штаб. Придут из Кронштадта корабли — снимут и этих. Не придут — гангутцы дождутся ледостава, и Кабанов поведет их на Осмуссаар, а оттуда на материк, чтобы через Эстонию пробиться с десятитысячным войском на восток, к своим. Для этого, уничтожая автопарк, сохранили резерв: семьсот автомашин.
Канонерская лодка выполнила трудные походы и вернулась на вахту к нашему минному полю в устье Финского залива.
Перед рассветом тридцатого ноября она высмотрела силуэты неизвестных кораблей. Много кораблей. Уж не десант ли?!
Сигнал об опасности был тотчас передан на полуостров. Канлодка изготовилась к бою и пошла на сближение.
Снова к полуострову шли без оповещения «Стойкий», «Славный», много тральщиков, катеров, сторожевиков и транспорты. Такого количества кораблей еще не приходило ни разу. В третий раз прокладывал путь эскадре сквозь огонь и смерть базовый тральщик «Гафель» Евгения Фадеевича Шкребтиенко.
На «Стойком» пришел вице-адмирал Дрозд. Кабанов радостно встретил его в порту:
— Пришел все же, Валентин Петрович. А боялся, не пустят тебя вторично.
— На этот раз без тебя не уйду, — Дрозд протянул Кабанову приказ Военного совета: командиру и комиссару базы покинуть Ханко.
— Всех заберешь? У меня тут десять тысяч, — недоверчиво произнес Кабанов. — Еще триста с лишком доставлю с Осмуссаара.
— Говорю — всех заберу, чего же ты волнуешься. «Урал», «Минна», «Вирсайтис» «Коралл» уже дошли и выгрузились. «Вирсайтис» возвращается, «Гафель», как видишь, пойдет третьим рейсом, второй раз придет «Ударник» Ефимова. Мало, правда, топлива для тихоходных, возле Гогланда матросы достают уголь из-под воды, из бункеров затонувших там после Таллина транспортов Совторгфлота. А время-то зимнее, не жарко в водице… Кроме того, на подходе турбоэлектроход. Этот возьмет не меньше «Урала»…
Кабанов сообщил, что делается на переднем крае, чтобы противник не ворвался на полуостров на плечах отходящих войск и не устроил побоище при погрузке последнего эшелона.
— Завтра начнем взрывать драгоценные артиллерийские системы, — сказал Кабанов. — Сброшу в гавань и резерв автомашин.
— На всякий случай держал?
— Да.
— Значит, не верил, что приду… И я не верил. С каждым днем Питеру труднее. Душит голод. Не знаю, что теперь ценнее: пушка или хлеб. Жаль уничтожать такие пушки. Но муку надо погрузить всю.
— Где там размещают наших людей, Валентин Петрович?
— На фронте, Сергей Иванович, прямо на фронте. Три дня отдыха — и в бой!.. Все же паек фронтовой получше, чем в Питере…
— Жаль, что не всех вместе, в одну сводную часть.
— Военно-морская база на суше? — Дрозд усмехнулся.
— Ты не шути. Флоту еще понадобится наступательный опыт Гангута. Хоть маленьких, но девятнадцать островов взяли. Расскин только и мечтает о десантной дивизии с приданными ей плавучими средствами.
— Придет время и для такой дивизии. Будем и в Германии высаживаться. А сейчас, Сергей Иванович, побыстрее начнем погрузку. Зима люта, от Гогланда поведет «Ермак». Когда рассчитываешь все закончить?
— За сутки загрузим пришедшие корабли. Второго декабря закончим все. Отряды прикрытия буду снимать на катера в последнюю минуту.
— Пойдешь со мной на «Стойком»?
— Догоню тебя, Валентин Петрович. Мы с комиссаром уйдем с Гангута последними. И ты за ночь дальше Гогланда не уйдешь. Там и встретимся.
Ночью первого декабря разыгрался шторм. При полной луне налетел нордовый ветер с материка, он взвихрил свежий, еще не слежавшийся снег, сметая его со скал в бурное густое море.
Шторм. Восьмибалльная волна захлестывала корабли, стоявшие на рейде под погрузкой. К их борту с трудом подходили буксиры и катера. По шатким обледеневшим трапам, сжимая в руках оружие, молча поднимались на палубы эсминцев и транспортов солдаты и матросы. У трапов стояли политруки. Каждому гангутцу они вручали синюю книжечку политотдела, и каждый вслух читал заглавие:
