— Ух ты!
— И еще кое-что мне пришлось выяснить ради дела… Ни за что не догадаешься, что именно! Вот что: знаешь ли ты, как проводит день дядя Леша?
— А зачем это мне? — Шах пожал плечами.
— А мне это нужно знать. И я нашел время и всё разузнал!
Шах снова пожал плечами: мол, если уж тебе интересно, так сам и занимайся этим. Сколько угодно!
Беляшик спрыгнул с бума и прошелся возле Дани, заложив руки за спину. Резко обернулся к нему (наверно, повторял кого-то из своих учителей).
— Слушай! Встает он рано — сон, видать, у него плохой. Встает и спешит в лесопарк, вдогонку за физкультурниками — ему позарез нужно добраться до своей нычки, где у него спрятано вино от вчерашней попойки. Пьет он не дома, там у него мать, а в лесу, вместе с такими же. Опохмеляется, приходит в себя и начинает обход лесопарка, ищет пустые бутылки.
— А для чего мне это знать? — спросил Шах, делая попытку снизить ценность Жутикова исследования.
— Правильный вопрос, — не замечая подначки, ответил Кит. — На мой взгляд, где-то в лесопарке — дальше-то он не ходит — дядя Леша наткнулся на деревца с этими фруктами! Наша задача — тоже выйти на них. Это только первый шаг…
— Но он же ничего не скажет!
— Думаешь, я зря изучал день алкоголика? Есть в нем один уязвимый момент, так сказать, слабое звено. В гнилой цепи слабое звено… Его-то мы и используем.
Даня попытался догадаться, какой именно момент, но не смог.
— Ну? — спросил он.
Жутик на этот раз ответил не сразу. Он с минуту испытующе и недоверчиво смотрел на Шаха — смотрел так, что Даня вспомнил взгляд на себе матеши, когда он слишком надолго застывал с кусочком мела у доски.
Беляш вздохнул.
— Ну ладно… — сказал он чему-то своему. — Момент этот приходится на утро. Ты рано-рано можешь пойти на озеро?
— Могу. Скажу своим, что хочу порыбачить, а удочку возьму у брата. А какой второй шаг?
Но Жутик на его вопрос не ответил.
— Возьмешь удочку и на меня, — распорядился он. — Я скажу, что иду с тобой. Встаем в шесть, в полседьмого мы на озере. Дело будет выглядеть так…
Начало охоты
Ровно в половине седьмого утра наши охотники-рыбаки — Никита с заплечной сумкой, где находился, наверно, завтрак и вода, — остановились недалеко от водосброса и размотали лески. Насадили на крючки червяков, накопанных вчера Шахом в лесопарке, и забросили удочки в неподвижную воду. Было тихо, октябрь давал о себе знать зябкой прохладой. Рыбаки зевали. Кроме них, еще три фаната рыбалки, неподвижных, как памятники, стояли на берегу. Круг озера дымился; дымился, может быть, как тарелка с ухой.
Некоторое время Никита и Даня молча смотрели на поплавки: тишина лесопарка, стеклянная неподвижность воды, сковала и их языки. Потом сзади послышалось шлепание кроссовок, мальчишки оглянулись и увидели грузную молодую женщину, трусившую возле водосброса. Рядом с ней бежал поджарый высокий мужчина, которому не терпелось ускорить шаг.
— А как ты думаешь, Кит, ради чего меня наградили телепатией? — Вопрос этот остался со вчера, Даня вдруг его вспомнил.
Ответ Жутика тоже, наверно, был готов еще вчера:
— Я думаю, им нужен разведчик в людской среде. Они к тебе 'подключаются' в любой момент и знают, о чем ты думаешь, что говоришь, с кем… Может, они и в эту минуту через тебя нас слушают. Представляешь? И через тебя наш класс видят и учителей, и знают, чему нас учат…
— А почему они к нам подключаются, а не ко взрослым?
— Понимаешь… — Шутик взглянул на поплавок, но тот никто снизу не тревожил. — Взрослые, кроме некоторых, уже не то… По ним уже не узнаешь, кто на что способен. Ну, о чем они думают, кроме магазинов, тряпок и кухни?
Шах кивнул.
— Это женщины. А мужчины?
— Думаешь, они лучше? Эти только о политике. Вот мой папа. Сидит после работы — в руках у него газета, телевизор включен и радио на подхвате. Я ему иногда говорю: тебе бы, па, пять голов, как у змея Горыныча, ты бы тогда и читал, и слушал, и думал, и говорил, и еще чем-то занимался. Он отмахивается. Многоглавых змееев, говорит, скорее всего, эволюция произвела в поисках совершенства и предчувствуя будущее, а Иваны-дураки их всех перебили. Только в сказках они и остались… Так что, — заключил Жутик, — инопланетянам интереснее к нам подключаться — они, наверно, по-настоящему-то не скоро к нам прилетят, вот и присматриваются к школьникам.
Кит помолчал, потом добавил:
— Конечно, они и к взрослым, наверняка подключаются, но мы-то об этом едва ли узнаем…
(Понятно, что директор их школы, Николай Александрович, ни при каких условиях не мог поделиться с Балашовым своими мыслями о том, как именно он пробивал временные 'потолки'…)
— Ну и что мы с тобой будем делать? — Шах Жутику поверил и смотрел уже на себя, как на объект в руках и отличника, и инопланетян.
— Я взял, во-первых, тебя под свой контроль, — был ответ. — А во-вторых, ты должен быть сейчас очень внимательным — не услышишь ли вдруг их голосов. Они ведь могут тебе приказать что-нибудь сделать. Если такое случится, сразу докладываешь мне. А дальше мы решим, что предпринять. — За этим 'мы' виделось единоличное Жутиково 'я'.
Снова зашлепали кроссовки, Даня оглянулся — дядя Леша!
Издали дядя Леша походил на старенького бегуна. Он трусил, шлепая и шаркая подошвами разбитых кроссовок, прямо к ним. От физкультурников он отличался тем, что был с грязной холщовой сумкой, останавливался через каждые восемь метров и хватался за сердце. Лицо у него было фиолетовое, как, может быть, у марсианина.
Дядя Леша спешил к заветной бутылке, где его ожидало воскресение из мертвых.
Он прошаркал мимо рыбаков, свернул с асфальтовой дорожки и стал подниматься по крутому склону, цепляясь руками за росистую траву.
— Прямо альпинист-восьмитысячник, — безжалостно прокомментировал это физическое упражнение алкоголика Жутик. Как все ученые, алкашей он презирал.
На поплавки охотники уже не смотрели. Они не сводили глаз с кустов, за которыми скрылся дядя Леша. Там, в нише недостройки, прикрытой молодым деревцем, была у дяди Леши нычка, которую они вчера вечером опустошили для пользы своего дела.
Оба живо представляли: вот он добрался на карачках до ниши, разгребает листья, которым накрыл вчера бутылку… ее нет! Он лихорадочно шарит в нише… и вот понимает, что нычка разграблена!
Из-за кустов раздался такой жуткий вопль, что охотники струхнули. Они подумали, что дядю Лешу укусила змея или что он умирает от разрыва сердца. Они бросили удочки и кинулись к склону.
Кусты там раздвинулись и показался дядя Леша. Более несчастного взрослого человека шестиклассники не видели ни разу в жизни. Беззубый рот алкаша был раскрыт, глаза вытаращены, жидкие волосики на голове стояли дыбом, будто дядя Леша только что увидел в недостройке черта. Сорокалетний мужчина плакал!
— Ук-рали! — еле выговаривал он. — Ж-жизни ли-шили! У кого поднялась рука?! — Он воздел
