И тут, когда сказали про аптеку, наш кандидат вспоминает, что его послали за 'Вегетой', а он почему-то — с чего вдруг? — потребовал 'Виагру'. И он соглашается:
— 'Не надо в аптеку, дайте мне тогда 'Вегету'
— 'Пожалуйста, — ему отвечают, — берите 'Вегету'. Без нее тоже, как сказала ваша жена, ни тпру, ни ну…'
— А теперь представьте себе, — дядя Миша подтянул ноги и выпрямился на скамейке, — представьте, ЧТО бы вам сказали в одесском продуктовом магазине, если бы вы потребовали там 'Виагру'!
Проходит минута, другая. Дядя Миша молчит, оглядывая парк, хотя я знаю, что мысли его, как муравьи в муравейнике, обползают сейчас его полушария в поисках съедобной крошки.
— Знаете, за что я полюбил парк Кольберта? Что он похож на парк Кирова, который в Александровском сквере в Одессе. Тут все почти, как там. Тень от деревьев, скамейки, домино… И все немного качается, как качается весь мир в глазах у старика. Или, может, как у того кандидата, которого послали в магазин за 'Вегетой'…
ПЕРЛЫ ДЯДИ МИШИ
Дядя Миша, лукавый одесский старик — мой постоянный собеседник. Я ценю его — и есть за что. Он рассказчик, мудрец, мышление его неожиданно, а мысли афористичны.
Процесс мышления у дяди Миши идет беспрерывно — стоит только посмотреть на движение морщин на его лице, на брови, то и дело взлетающие вверх (так срывается с песка вспугнутая чайка), на сухонькое плечико, что поднимается к уху, выражая недоумение… Потом мысль оформляется настолько, что требует выхода, требует собеседника. А я тут как тут.
— Интересно, — вдруг роняет старик после пятиминутного молчания, — интересно…
— Что, дядя Миша?
— Вы заметили, что среди женщин нет ни одного философа, зато террористок сколько угодно?!
— В любое время люди должны за что-то держаться, — сообщил он на следующий раз, — то ли за чью-то бороду, то ли за чьи-то усы. А бывает такое время, когда бороду отпустят, а усы еще не нашли…
— У каждого фараона должен быть свой Иосиф. А у каждого Иосифа должна быть своя Софа или Циля (пусть будет Асенефа или Асынат). И она-то и будет каждый вечер объяснять Иосифу, что он на самом деле собой представляет.
— Политика — это игра, в которую большие государственные чины играют со своими народами, и называется она 'Ну-как угадай!'. Угадай, мол, где я соврал, а где нет. Надеюсь, мол, что главного ты все равно не понял, и за язык меня не поймал.
Как-то, сидя на скамейке в парке Кольберта ядом с вдруг замолчавшим дядей Мишей, я услыхал далекий, похоже, небесный грохот.
— Гром или мне кажется?
— Это не гром, — ответил старик, — это Мария (жена моего собеседника. В.Ч.) обо мне у плиты вспомнила.
— У мужчины, — объявил вдруг дядя Миша, — должно быть несколько жен!
— Что так?
— Объясняю. Когда вы к старости обзаведетесь кучей болячек, вам нужно иметь рядом человека, которому можно на них жаловаться. Но столько жалоб ни одна женщина не выдержит. Султаны, оказывается, думали наперед, когда заводили гарем…
ПРИТЧА ДЯДИ МИШИ
Однажды в кухне заспорили Кукушка-часы и Чайник.
— 'Ку-ку, — сказала Кукушка минут без десяти девять утра, когда в доме никого уже не было. — Как ты считаешь, Чайник-Вроде-Бы-Начальник, что в жизни самое главное?'
— 'Вода во мне, конечно! Когда я полон — мне ровни нет!'
— 'А вот и нет! Ме-ха-низм! Колесики-винтики-гаечки! И они всегда при мне… А что еще главное?'
— 'Огонь, понятно!'
— 'Где тебе догадаться! Ты ведь то полный, то пустой. Да ведь это пружина! Ну а что еще тебе кажется важным в жизни?'
— Пар, Кукушка! Пар! Когда я его выдуваю…'
— 'Чайник, он чайник и есть! 'Ку-ку' — главное, вовремя пропетое, — 'Ку-ку'… — и Кукушка пропела девять утра.
Так они ни о чем и не договорились, Кукушка-часы и Чайник-Вроде-Бы-Начальник, хотя и жили в одном небольшом помещении и дышали, как говорится, одни воздухом…
— А! — сказал дядя Миша неизвестно чему и махнул рукой.
— Что на меня не смотрят лет уже 20, я привык. Но чтобы ТАК не смотрели! Как будто меня вообще уже нет. А ведь я есть, есть! Ну, был. Могу дать честное слово — был! Я женат, у меня дочь, сын, внук — они свидетели. Я переехал — там меня вычеркнули из всех списков, здесь — не записали? Или что-то случилось?
А-а, знаю. Когда мы летели в самолете через океан, я выпал. И все еще падаю, падаю…
— Было бы правильнее, — сказал однажды дядя Миша в противовес известной фразе, — было бы правильнее, если бы деньги все-таки пахли. Если бы они нестерпимо воняли грабежом, убийством, обманом, рэкетом…
