— В дождливую погоду сосед по этажу, — раскручивал клубок мой собеседник, — тоже 'одноклубник', пригласил меня на чашку чая. Я вышел зачем-то из квартиры — он вышел… 'Не заглянете ли ко мне?' Сели на кухне. Какой чай в дождь?! Выпили 'по единой' водки, ведем беседу: о том, о сем — ни о чем. Я бы ему о своем — да ему, вижу, будет неинтересно. Он бы мне о своем — да мне, чувствует, будет непонятно. Еще говорим, а глаза уже бродят то по клеенке на столе, то по стенам.
— Вот…
— Да…
— Кха-кха!
— Такие, значит, дела…
И тут мой сосед останавливает взгляд на цветной фотографии на стене, как раз над столом. По- американски большой, как картина. На ней — поле цветущих подсолнухов. Желтое поле — и все смотрят в одну сторону. Он кивает на картину. Я встаю, гляжу.
— Вот, — говорит, — Миша, какая у меня там была аудитория!
Я сперва подумал, что он был агрономом… Но потом догадался:
— Лекции читали?
— Нет, — ответил мой 'одноклубник' и строго на меня посмотрел, — я речи произносил. И все-все, как эти подсолнухи, меня слушали. И не дай бог кому-нибудь отвернуться!
Тут я понял, что разговор у нас с ним не получится и от второй рюмки отказался. Потому что я ведь как раз сорван с того поля подсолнухов…
— Мой доминошный напарник затащил меня как-то на лекцию каббалиста. О смысле, пообещал, жизни. Надо же, говорит, знать, для чего мы ее прожили.
Ну, сидим, слушаем. Оказывается, цель жизни — наслаждение. Так… Наслаждение — в совершенстве. Тоже неплохо. 'Постижение Высшего Света'. Почему нет? О земле забудьте: это уровень животных. Что значит? 'Все, что человек, изучая Каббалу, узнает о себе и мире, узнает только он сам, в себе. От окружающих его ощущения и знания скрыты'.
'Хорошенькое дело, думаю я про себя, кому нужен такой человек? Только себе? Сомнительное счастье… Человек, я думаю дальше, если он знает, что чем-то общим ценен, должен обязательно делиться с другими. В этом наслаждение и смысл…'
Делиться чем?
Я как-то вышел летом, здесь уже, в Нью Йорке, на улицу после дождя. Иду: чисто, свежо, можно дыхать.
Навстречу женщина, незнакомая. Смотрит вверх, улыбается. Потом увидела меня. И говорит, так же улыбаясь:
— The Rainbow.
Я глянул — и остановился: раскинулась над огромным Нью Йорком семицветная дуга, кто ее в тот день видел, тот не забудет.
Женщина со мной поделилась. Радостью. Радугой.
А как иначе?
— У каждого таксиста, car service, в Бруклине в салоне своя музыка. Настолько своя… Меня везли от врача, вечером уже, домой, по звукам я угадал азербайджанскую. Но все равно спросил:
— Азербайджан?
Водитель поправил меня почти сердито:
— Баку!
И сразу, будто его прорвало, стал говорить о Баку — так, как если бы это я рассказывал об Одессе. Баку он покинул три года назад 'ради детей' — самая понятная причина. Его предки поселились в этом прикаспийском крае тысячу лет назад, но что делать, 'если так сложилось'. До жути хочется съездить на родину: 'поверите, весь первый год проплакал, и сейчас, как вспомню, слеза прошибает'…
Поездка наша была короткой — одна песня закончилась, началась другая, тоже азербайджанская. Вот светится мой дом, кар остановился у подъезда. Я сказал спасибо бакинцу (он мне рассказал про меня), начал вылезать из машины. Шофер тут же включил музыку погромче. И отъехал…
Старик помолчал. Покивал чему-то…
— А вот скажите, — обратился он прямо ко мне, — разве песня на минуточку — не крыша? Не стены?…
— Дядя Миша, — спросил я его осторожно минуты через две, — а ваша рыбалка — она случайно не щит? Не ниша?
— Что вы говорите! — воскликнул на этот раз старик, и я узнал неунывающего моего одессита, — Как может рыбалка быть какой-то нишей, если я забрасываю удочку в Атлантический океан!
— Чтобы вы при мне не заснули, я вам расскажу смешной случай, — сказал дядя Миша. — Один кандидат наук переехал в Америку и здесь он стал кандидатом в сумасшедшие. На первых порах это случается с каждым иммигрантом, если ему не 12 лет и не 80. А нашему уже за 50…
Человеку, — продолжил он, — дано удивляться. Как говорится — на здоровье. Пока, как говорится, можешь. Но если у человека глаза на лоб? — Тут дядя Миша посмотрел на меня. — Так это уже не на здоровье! И я вам сейчас это докажу.
Нашего кандидата жена послала в продуктовый магазин. Хорошо. Он идет по улице и смотрит по сторонам. Он иммигрант, ему все интересно. Кроме того, он, возможно, додумывает какую-то ученую мысль. И вдруг он начинает беспокоиться, и вертеть головой, как сорока на заборе. Зачем вокруг всего так много? Зачем всё так пестро? Зачем чалма, шляпа, жокейка, тюрбан, кипа, кепи, тюбетейка, панама, феска, чеплашка, платок — что там еще? — когда можно ходить в кепке?
Вы же знаете, разнообразие у нас там не приветствовалось, и нас так или иначе приучили к обратному. Одна на всех кепка решала многие проблемы.
Он думает, почему бы всем не надеть кепки, и с трудом вспоминает, что жена послала его в 'Русский магазин' за 'Вегетой'. Вегета? Да, Вегета, Вегета… Но чем, интересно, торгуют за вывеской 'Bagles hole'? И неужели в этом захудалом кафе 'лучшие в мире сэндвичи'? А вот висит на стене объявление: 'Не вздумайте играть на скрипке под моими окнами!!!'
Вегета, вегета, веге, в-в-в…
И когда кандидат приходит наконец-то в магазин, то говорит вот что:
— 'Дайте мне, пожалуйста, 'Виагру'.
Там поднимают брови.
— 'Как?! У нас нет 'Виагры'!'
Он тоже говорит 'Как?' и рассказывает, что за 'Виагрой' его послала жена, которая сейчас варит борщ.
В магазине брови уже до потолка.
— 'Мы не понимаем, — отвечают продавцы, — при чем тут 'Виагра', если ваша жена занята борщом?'
К прилавку уже подтягиваются другие покупатели и все смотрят на кандидата.
Он тоже ничего не понимает.
— 'Мне нужна 'Виагра'! Без нее, сказала жена, ни тпру, ни ну!'
— 'У нас здесь закон, — говорят ему тогда продавцы: — покупатель всегда прав. И мы можем сбегать в аптеку напротив и купить вам 'Виагру' Очень хорошая приправа…'
