95-16

— Короче говоря, ты хочешь передать дело в руки вла­стей? — сердито бросил американец. — Не думаешь ли ты, что я затратил столько усилий ради того, чтобы сейчас до­пустить это?

— Значит, ты признаешься в том, что «затратил столько усилий»? — перешел в нападение Шель.

— Я ни в чем не признаюсь. Теории, которые ты высосал из пальца, в лучшем случае будут восприняты со снисходи­тельной усмешкой.

— Посмотрим. Во всяком случае, я сделаю то, что счи­таю своим долгом.

— Глупец! — воскликнул Джонсон, вставая. — Неужели ты всерьез рассчитываешь, что я позволю разглашать эти басни?

— У тебя ничего не выйдет, Пол, — сказал Шель. — Ты совершил два убийства. Нельзя безнаказанно убивать людей, пользуясь правом сильнейшего. Мы все-таки живем не в джунглях…

— Нет, мы живем в джунглях, причем куда более диких, чем ты можешь подумать. В них нет места мечтателям. Толь­ко сильные, беспощадные и безжалостные имеют право на существование. — Голос Джонсона звучал хрипло, глаза сузились и почти совсем скрылись в сети глубоких морщин. — Ты наивен и простодушен. Ты принадлежишь к той же ка­тегории людей, что и Леон, — кончил он свою тираду шипя­ щим злым шепотом.

На минуту воцарилась тишина. Кэрол беспокойно заше­велилась. Легкий шорох не ускользнул от внимания Джонсона. Он резко обернулся. И в то же мгновенье Кэрол вошла в комнату.

— Извините, что я так поздно, — неестественно громко сказала она.

Джонсон окинул ее подозрительным взглядом.

— Ах, это ты!

Кэрол с наигранной улыбкой подошла к Шелю и приня­лась стягивать перчатку,

— Добрый вечер, — протянула она ему руку. — У меня были кое-какие дела, я не думала, что вы придете так рано.

— Не беспокойтесь, — ответил Шель, стараясь овладеть собой. — У нас была необычайно интересная беседа. — По­косившись через плечо, он заметил, что Джонсон нервно по­глаживает волосы.

— Наверно, опять сидели в своем подвале? — Кэрол взглянула на мужа. — Почему, старик, у тебя такая кислая физиономия? Небось проголодался? Я пойду на кухню и при­готовлю чего-нибудь поесть. Вы, конечно, поужинаете с нами?

— К сожалению, я не смогу остаться. Я очень устал. Из­вините меня, пожалуйста.

— Все мы страшно извелись за последние дни, — под­держал его Джонсон, стараясь говорить как можно естествен­нее. — Не стану тебя задерживать, Ян. Я тоже сегодня рано лягу спать.

Несколько мгновений они молча стояли друг против дру­га. Наконец Шель произнес:

— Итак, спокойной ночи и до скорой встречи, — он слег­ка поклонился и направился к двери.

— Проводи нашего гостя до калитки, Кэрол, — сказал Джонсон. — Я приму сердечные капли.

В саду Кэрол прошептала:

— Я просто оцепенела, не знала, что мне делать. Что все это значит? Что натворил Пол?

— А вы не знаете?

— Скажем, догадываюсь.

— Положение очень сложное. Неизвестно, чем все кон­чится. У Пола могут быть серьезные неприятности.

— Ах! Лучше поберегите себя!

— А что будет, если… — заколебался он. Она догадалась, о чем он собирался спросить.

— В монастырь я не пойду. Меня уже давно родные зовут в Швейцарию. Я с удовольствием туда поеду, а с еще боль­шим удовольствием останусь.

Они дошли до калитки.

— Желаю вам всего наилучшего, — сказал Шель.

— Я не пропаду.

Шель молча кивнул и вышел на улицу. Пройдя несколько шагов, он оглянулся. Кэрол облокотилась на калитку. На фоне густых кустов и живой изгороди она казалась очень маленькой и хрупкой.

Свернув за угол, Шель распрямился, вздохнул всей грудью и с удовольствием почувствовал, как медленно расслабляют­ся напряженные мускулы.

Наемный

свидетель

Ночь. Двадцать три часа сорок пять минут. Душная тьма окутала дома, улицы и сады. Ползущие над городом облака слились, образовав серый низкий потолок. Порой налетал порывистый ветер; он гнул деревья и жалобно свистел в вет­вях. Когда же, издав протяжный, душераздирающий стон, ветер стихал, воцарялась еще более неестественная тишина.

Шель неподвижно стоял возле окна и, задумчиво глядя на черные сады, прислушивался к звукам уснувшего города. Где-то завизжали тормоза. На окраине монотонно лаяла со­бака.

Полночь. Глухо, словно где-то под землей, загудел коло­кол. Дрожащие в воздухе тупые удары медленно уплывали вдаль. В разрыве между облаками ненадолго показался бледный диск луны. Четкие мертвые очертания изгородей и кустов легли на землю. Потом все снова погрузилось в темноту.

Шель знал, что этой ночью ему ни на миг нельзя сом­кнуть глаз. И он настороженно ждал, отмечая про себя каж­дый шорох и шелест.

Ноль часов двадцать минут. Ветер опять затянул свою грустную песню. В отдаленном домишке засветилось окно. Лай собаки сменился испуганным воем. Где-то завели мотор автомобиля. В ночной тишине человеческий голос звучал не­обычайно отчетливо. Тьма вселяла неуверенность, беспокой­ство росло. Вой пса действовал на нервы.

Шель попытался выяснить, который час, но было слишком темно, чтобы разглядеть стрелки. Он вытащил из кармана смятую пачку сигарет и, зажигая спичку, взглянул на циферб­лат часов. Было около часа. Шель затянулся терпким ды­мом. Где-то вдалеке по рельсам застучали колеса вагонов. Этот звук вызвал у него смутное чувство тоски по родине.

Тишину нарушил громкий звонок. Резкий звук пронизывал барабанные перепонки, телефон упорно призывал, требовал. Кто-то громко и крепко выругался. На первом этаже торопли­во зашлепали чьи-то шаги. Шель приоткрыл дверь и остано­вился на пороге. Коридор был погружен в темноту.

— Кто?.. Ах, это вы! Неважно… Да… Около десяти… Нет, никуда не выходил… Конечно. До завтра! — фрау Гекль повесила трубку и удалилась, что-то бормоча себе под нос.

Шель услышал, как она запирает дверь, и вернулся в ком­нату. Он догадался, что речь шла о нем. Значение позднего звонка тоже было ему понятно.

Час десять минут. Вокруг гнетущая тишина. Только при­глушенное тиканье часов и ритмичное биение пульса отмеряли время. Маленький желтый огонек в окне далекого дома, кото­рый притягивал взор застывшего в ожидании человека, погас. Журналист почувствовал себя всеми покинутым и очень одиноким.

Час двенадцать минут. Тихий шорох на лестнице подейст­вовал на Шеля, как удар кулака. Он замер, продолжая при­слушиваться. Жалобно рыдал ветер. Но вот явственно скрип­нули иссохшие ступени — зловещий, тревожный звук. Шель выбросил сигарету за окно. Именно так, должно быть, чув­ствовал себя запертый в стенах этой унылой комнаты, без­оружный, дрожащий от страха Леон, поджидая врагов.

На лестничной клетке воцарилась тишина. Но Шель знал, что она обманчива. Его воображению отчетливо представи­лись вцепившиеся в перила пальцы, вытянутая шея, ощупы­вающие каждую ступеньку ноги крадущегося человека.

Он торопливо подошел к кровати и быстро разобрал пос­тель, положив одну из подушек под одеяло. Шорохи за окном умолкли, ветер стих, вой пса смолк; казалось, вся природа замерла в ожидании. Снова донесся почти неуловимый скрип; кто-то, изо всех сил стараясь не шуметь, осторожно подымал­ся наверх.

Журналист на цыпочках подошел к двери и приложил ухо к косяку. Незваный гость, безусловно, стоял с другой сто­роны. Проходившие секунды казались вечностью.