— А чуть западнее Южной Америки, то есть, напоминаю, в Тихом, Безухов, океане, а не в бабушкином ридикюле, лежит в океане одинокий остров Пасхи, может быть, самый удивительный остров Земли…
— Рапа Нуи, — вырвалось у Славика.
— Правильно, Стрельцов, мы с тобой как-нибудь одолеем и географию. Остров — загадка, остров- мечта каждого путешественника… Ты тоже, кажется, хочешь на нем побывать, Вячеслав?
Славик закивал. Ни одного слова он произнести не мог.
— Замечателен он тем, что на нем стоят каменные великаны происхождения почти непонятного: не верится, что они, 200-тонные гиганты, перенесенные из далеких каменоломен, — дело человеческих слабых рук. Шляпы на них тоже каменные и весят иные до 30 тонн… У тебя такой вид, Стрельцов, что ты хочешь что-то мне подсказать?
— Н-нет. Я книгу читал.
— Вот вам, ребята, пример уважительного отношения к географии… Итак, в восточной части Тихого океана, в 24 тысячах километров от нас лежит остров… Куда ты снова подевался, Стрельцов?
Сказать Алексею Дмитриевичу, что он сейчас стоит перед каменным великаном и тянется к его длинному, покрытому золотистыми лишайниками подбородку? А потом еще рассказать, как он из последних сил бежал по песку на берегу с двумя маленькими пришельцами в руках?
Славик только опустил голову.
Эврика!
Вечером, дома, после ужина, за которым мама сидела напротив сына, следя за тем, как он ужинает, после ужина, короче, Славик скрылся наконец в своей комнате. Ткнулся там в один угол, в другой… Хотел было свалиться на диван и включить игру, как в комнату вошла мама.
— Только что кто-то звонил и сказал то ли 'Эрика', то ли 'эврика'. И повесил трубку. Ты не можешь мне объяснить, что это значит?
Над маминой головой показалась голова папы.
— Если 'Эрика', — вставил он, — значит, начинается… А, сын? У вас в классе есть такая девочка?
— Уж лучше Эрика, чем Кукурбита! — отрезала мама. — Голос, Славик, был мужской. Это не твой сумасшедший Кубик?
В последнее время Славик перешел на вранье, но не ври он, жизнь была бы еще хуже.
— Кубика ты так напугала, — ответил он, — что он, наверно, в другой город уехал. Нету больше Кубика. А что такое 'эврика'?
— 'Я нашел!' — с охотой откликнулся папа. — Когда-то древний греческий ученый Архимед выскочил из ванны именно с таким воплем. Он только что, в ванне, понял, что можно вычислить объем любого тела, погруженного в воду… После это стало основным законом гидродинамики. Но, может, — обратился он к маме, — это была всего лишь Эрика?
— Кубик точно уехал? — перешла на допрос мама. — Вы ничего с ним больше не затеваете? Я ведь не могу контролировать тебя после обеда — хоть с работы уходи!
— Мам, ну что ты пристала ко мне со своим Кубиком! — закричал Славик. — Нет его нигде, молчит он, это ты ему рот заткнула!
Папа же продолжал рассуждать вслух:
— Если 'эврика', что это может означать? Кто-то что-то открыл, не исключено, что в ванне, выскочил, хотел, еще мокрый, об открытии сообщить, но когда услышал твой голос, немедленно положил трубку. Сейчас он сидит, чешет голову и думает — кому бы еще позвонить, кому не наплевать на божью искру?
— Ты мне надоел, — сказала мама, — вечные твои шуточки…
Тут снова зазвонил телефон, мама поспешила в спальню. Оттуда послышался спокойный разговор. Папа остался в дверях.
— Вот так, сын… — сказал он в надежде еще поговорить. Эрика, эврика… 'Эрикой', кстати, называется еще и пишущая машинка. Может, кто-то хотел или продать ее, или купить. К нам она не имеет никакого отношения…
— Не имеет, — чтобы отвязаться, повторил Славик.
Папа понял, что беседы не получится, еще с минуту постоял в дверях (голова под притолокой), потом крякнул и ушел к себе.
А Славик, вышибленный из своего относительного покоя маминым налетом, принялся гадать, кто звонил и что хотел сказать двояко прозвучавшим словом. Неужели Кубик снова дома и он решил задачку? Ждать следующего его звонка придется еще чуть ли не сутки. Но, может, кто-то говорил всего лишь о пишущей машинке?
Эх, мобилу бы ему, мобилу!
Нежданный Гость
Разговор был для Кубика утомительный, таких разговоров Кубик не любил.
— Очень необычный пейзаж… А краски! Знаете, я знаком с живописью (мне в последнее время стал нравиться 15 век), но я никогда еще не видел таких красок! Ни у Босха, ни у Эль Греко, ни у Ван Гога… — Так говорил гость Кубика, пожилой мужчина с сеткой морщин на впалых желтых щеках, блеклыми серыми глазами и красными, как от хронического недосыпа, веками. Роман Савельевич, так он представился, был одет в дорогой костюм, который не мог скрыть костлявых плечей. Гость сидел в кресле, ровно в семи шагах от кресла стоял на треноге холст, над которым работал Кубик.
— Где вы их достаете, такие краски?
— Ну, — улыбнулся Кубик, — у художников — всегда и особенно сейчас — есть свои секреты. Иначе просто не выжить в условиях конкуренции. Так что на ваш вопрос я не отвечу, надеюсь, вы простите меня за это.
— Понимаю, понимаю! — быстро согласился гость. — Хотя краски действительно необычны. Вы, кажется, единственный владелец такой палитры в нашем городе… И когда вы собираетесь закончить холст?
— Главное мною поймано, — ответил Кубик. — остается прописать. Я думаю, недели через две я помещу его в рамку. Вы в самом деле им заинтересовались?
— Иначе было невозможно. Она напомнила мне югославских примитивистов — помните их выставку?
— Я знаю о ком вы говорите. Но я шел, разумеется, не от них. У меня — впрочем, как и у всех художников, — Кубик кивнул на другие холсты, висящие на стенах, — другие дороги.
— И полеты? — вставил гость.
Кубик вопросительно посмотрел на гостя. Потом снова улыбнулся.
— Ну да. Без полетов у нас нельзя. Полетов во сне, как сказано в одной кинокартине, и наяву. Я не успел у вас спросить: как вам стало обо мне известно? Кто, так сказать, навел вас на меня?
— Ну, это самое легкое. Вы известны в среде художников и ценителей живописи. И еще, мне сказали, у вас начался некий новый период — помните Пикассо с его голубым и розовым периодами? Мне очень любопытно было бы узнать — как вообще появляется в сознании живописца тот или иной период? Как он зарождается? Что служит толчком? — Взгляд блеклых глаз прилип к Кубику. Тот вспомнил наконец, на что они похожи цветом. На медуз.
— Глядя на вас, — сказал Кубик, — я думаю о роли меценатов в обществе. Что бы мы делали без вас? Ведь только благодаря меценатам, их прозорливости, их уму, вкусу, интуиции, люди могут видеть сегодня картины Гойи, Рембрандта, Ван Дейка. Меценат это тоже талант.
