И он долго ещё, очень много мучительных месяцев, пока не изнурит своих близких до отчаяния и ненависти к нему, будет лежать пластом на этой кровати. Пока повторный инсульт не доконает его — и все (в том числе и он сам) не вздохнут с облегчением: наконец-то!
…А закопанный под полом дачной беседки сейф с невредимыми долларами обнаружат спустя несколько лет китайцы, которые будут строить на месте бывшего седовского участка новый торговый центр «Дети Солнца». Но к тому времени доллары выйдут из обращения, а единственной денежной единицей во всём мире будет юань.
А мы не заблудимся?
В пятницу вечером Розов позвонил своей бывшей жене Наташе (с которой, впрочем, в разводе не был, просто жили раздельно) — и предложил в выходные куда-нибудь вместе, втроём, прогуляться. Втроём — значит, с дочкой Иришей, которая в свои пять лет уже стала отвыкать от папы.
— Что это тебя на прогулки потянуло? — усмехнулась в трубку жена. — То целый месяц молчал, а тут.
— Соскучился — разве не ясно? — бодро сказал Розов.
— Ох уж, соскучился. Врёшь ты всё. Если б скучал — жил бы с нами. А то — и разводиться не хочешь, и с нами не живёшь.
— Вот и встретимся, и попробуем склеить разбитую чашку, — картинно выразился Розов. — Нет, серьёзно, Натаха, хочу вас увидеть… особенно Иришу!
— А при чём тут чашка? При чём тут чашка? И при чём тут я? Вот и гуляй с Иришей, а у меня дел домашних полно. Домработницы, как ты знаешь, нету.
— Ладно, хватит ворчать. Завтра ровно в одиннадцать я к вам подъезжаю, будьте готовы. Пойдём по тропе.
— По какой ещё тропе?
— Увидишь!
Ровно в одиннадцать он приехал к ним в Академгородок. А обещанная тропа начиналась, оказывается, совсем рядом с их домом и вела вниз с крутого горного склона, откуда открывался замечательный вид на Енисей, дачные посёлки внизу, синие отроги Саян на другом берегу. Короче, роскошная панорама.
Он с Иришей шёл по тропе впереди, дочка крепко держалась за его руку потными от волнения пальчиками и то и дело повторяла: «А мы не упадём?.. А мы не разобьёмся?.».. Наташа шла сзади, она боялась смотреть на расстилавшееся внизу пространство, так как у неё кружилась голова, и на самом крутом повороте тропы она присела на корточки и стала передвигаться на четвереньках, с помощью рук. Розов оглянулся на неё:
— Тебе помочь? Голова закружилась?
— Нет… просто колени чего-то ослабли.
— Это от страха… Ириша, стой возле этого камня, а я маме помогу.
— Не надо! — вскрикнула Наташа. — Сама пройду, без твоей помощи… Ты специально меня сюда потащил — чтоб унизить. я знаю! Я всё поняла! Хотел продемонстрировать мою слабость, мою беспомощность… А я — сама! Я могу! Я всё могу!
Она резко выпрямилась на дрожащих ногах и, перебарывая страх, посмотрела вниз, с обрыва. Бледное лицо, злые синие глаза. Ох, как постарела. А ведь ей только тридцать. Он же чувствовал себя совсем молодым и бодрым, хотя был старше её на десять лет.
— Ты, главное, смотри только под ноги, — сказал он. — И ставь ноги боком, вот так. чтобы не скользили! Я же просил тебя надеть кроссовки… а ты…
— Ладно, хватит… хватит меня учить!
— Мамочка, почему ты не слушаешь папу? — склонив светлую головку, произнесла Ириша. — Папа плохого не посоветует, ведь он учёный… профессор!.. правда же, папочка?
— Да идите уже! — крикнула Наташа чуть не плача. — Тоже, советчики…
— Ириша, а вон видишь — ящерка пробежала, — сказал он, словно забыв про жену. — А вон — глянь-ка — стрижи прямо в горном склоне живут, там у них гнёзда… видишь?
— Ага! А вон, папа, орёл летит!
— Это коршун, детка. но тоже красивая птица. Как парит! Как парит!
Потом тропа кончилась, они отдохнули немного на скамье возле автобусной остановки — и отправились дальше. Розов решил провести их через открывшийся недавно мужской монастырь. Когда подошли к монастырским воротам, он спросил у жены:
— Ты захватила платки?
— Какие платки? Зачем?
— Ну… вам с Иришей надеть. Женщинам неудобно — с непокрытыми головами.
— Что ж ты не предупредил?
— А разве я вчера тебе не сказал? По-моему, я.
— Ничего ты не говорил!
— Ну ладно, ладно. Ничего страшного. Мы в храм заходить не будем. Пошли, покажу вам, где захоронены расстрелянные монахи.
— А мы не заблудимся? — спросила Ириша.
— Нет, деточка.
Среди сосен стоял большой деревянный крест, к нему была прибита табличка с фамилиями невинно убиенных монахов. Их было около сотни. Расстреляли их в 1919 или в 1920 году. Ясно, кто. Большевики, кто же ещё.
— А в советские годы в монастыре был дом отдыха, — сказал Розов. — И я здесь отдыхал однажды с мамой. Помню, я ещё удивлялся — почему стены в доме отдыха такие толстые? И никто мне не объяснил тогда, что здесь был монастырь. А уж про расстрелянных монахов и вообще никто не заикался…
Розов думал, что жена поддержит эту тему, заинтересуется его рассказом, но она сухо промолчала, и разговор иссяк.
— Ладно, пошли дальше, — сказал Розов.
Из монастырских ворот они вышли молча и по дороге тоже не проронили ни слова. Только Ириша шла, приплясывая и напевая что-то своё. Возле кардиологического санатория было кафе «Три львёнка», где Розов предложил остановиться и перекусить.
— Три львёнка — это мы! — воскликнула Ириша. — Папа, мама и я… Хочу мороженого!
— Будет тебе мороженое, — сказал Розов.
Он подозвал официантку, заказал двести граммов коньяку, три салата, виноград и мороженое.
— Хочу два мороженых — ананасное и шоколадное! — потребовала Ириша.
— Ладно, уговорила.
— Хватит с неё одной порции, — строго заметила Наташа. — Давно ангиной не болела?
— Ну, ма-а-ма.
— Да ладно, Натаха, пусть полакомится, — вступился за дочку Розов.
— Не тебе ж с ней потом возиться, а мне!
— Почему — не мне? — сказал он вкрадчиво. — Вот давай сейчас всё это и обсудим.
— Нечего нам обсуждать. У тебя своя жизнь, у нас своя.
— Ох, Натаха… Вы — часть моей жизни. Я же мириться хочу. Как ты не можешь понять!
— Ты — хочешь? А меня спросил? Спросил? Хочу я мириться или нет? Думаешь, прогулялся с нами по горной тропинке, завёл в монастырь — и всё прошлое забыто?
— Откуда такая злость, Натаха?
— От верблюда!
— Ха-ха-ха! От верблюда! — радостно подхватила Ириша. — А вот и кушанья принесли! А вот и моё мороженое — прохладное шоколадное и прекрасное ананасное… Спасибо, папочка!
— Съешь сначала салат, — приказала Наташа. — И веди себя прилично.
Ириша обиделась, надулась.
Розов налил коньяку себе и Наташе.
— Я не буду, — сказала она. — Пить при ребёнке. среди бела дня… Ты меня с кем-то путаешь!
