— Тогда я — за тебя, — и он выпил коньяк, закусил виноградинкой. — Очень жаль, что ты нынче не в духе. Очень жаль.
Потом они направились к берегу Енисея через сосновый лес. На одной из солнечных полянок нашли целую россыпь земляники.
— Помнишь фильм Бергмана «Земляничная поляна»? — спросил Розов. — Мы с тобой вместе смотрели, давным-давно… помнишь?
— Не помню, — сказала Наташа. — Ты, наверное, не со мной смотрел.
— Нет, с тобой. Ириша, глянь, сколько тут земляники! Эти ягодки специально тебя дожидались!
— А мы не заблудимся? — спросила Ириша.
— Да нет же, детка. Ты же со мной. Со мной никогда не заблудишься. И потом, тут вокруг полно людей. Видишь, вон — корпуса санатория, там люди лечат больное сердце.
— А у тебя, папа, сердце здоровое?
— Слава богу, не жалуюсь.
— А у мамы?
— И у мамы тоже.
— Откуда ты знаешь? — раздражённо сказала Наташа. — Откуда ты про меня знаешь — больная я или здоровая?
— Ну, Натаха… я ж просто так.
— У тебя всё — просто так! Просто так женился, просто так ушёл… теперь вот вздумал просто так мириться!
— Я насильно не навязываюсь.
— Ага, уже передумал?
— Ничего я не передумал! Сколько раз повторять — я хотел всерьёз обсудить наше будущее.
— Какое будущее? Какое будущее? И для этого ты потащил нас на эту дурацкую прогулку? Заставил меня корячиться по этой тропе? Чтобы унизить перед ребёнком? Чтоб показать, какой ты сильный и какая я слабая? А ведь на самом-то деле всё — наоборот! Это я сильная, а ты… а ты.
— Хорошо, сдаюсь, — устало сказал Розов, подымая руки. — Хенде хох. Гитлер — капут. Затыкаюсь. Беру свои слова в зад.
— А нельзя без грубостей?
— Можно. Как скажешь, Наташа. Как скажешь. А ты чего, Иришенька? — и он притянул к себе дочку, заметив, что она плачет.
— Я хочу… я хочу… я хочу покидать в реку камушки! — всхлипывая, сказала Ириша.
— И я тоже — хочу! — Розов подхватил дочку на руки и побежал с ней вперёд, не оглядываясь на Наташу. — Друзья идут купаться, за рыбами нырять! — затянул он вдруг пионерскую песню. — На пляже кувыркаться, под солнцем загорать! Друзья шагают в ногу, никто не отстаёт, и песню всю дорогу тот, кто хочет, тот поёт! Ура-а!
Вот и берег, вот и сверкающая на солнце река, вот и каменистый пляж, на котором Розов когда-то, давным-давно, проводил свои летние каникулы. Тут где-то рядом был пионерский лагерь «Дорожный», в котором он когда-то… давным-давно… совсем в другой жизни.
— Только никаких купаний! — строго сказала Наташа. — Уже конец августа, и вообще вода в Енисее холодная… Посидим на берегу, я полотенце постелю. А ты, Ириша, можешь покидать свои камушки.
— Я умею делать блинчики! — похвасталась Ириша.
— А я всё-таки искупнусь, — сказал Розов, сбрасывая брюки и рубашку. — Здесь вода чистая.
— …и холодная, — сказала Наташа.
— Ничего! — и он с разбегу плюхнулся в воду, нырнул, вынырнул, потряс головой, как пёс, раскидывая брызги, и поплыл прочь от берега. — Ух, хорошо-то как!
— Серёжа, ты это… не заплывай далеко! — как-то тревожно вдруг крикнула вслед жена. — Помнишь, однажды у тебя ногу свело… помнишь?
— А ты — неужели помнишь? — смеясь, ответил он — и продолжал уплывать от берега всё дальше и дальше.
Вода была и впрямь холодной. Ногу и впрямь могло свести судорогой, как когда-то… когда-то… когда всё у них было так хорошо… Но ему нравилось дразнить жену — и он плыл и плыл, словно дожидаясь ещё чего-то. И он дождался!
— Серёжка, гад! — крикнула она в панике. — Ну, пожалуйста… возвращайся! Серёжа! Пожалуйста!
— Папа! Не уплывай! — закричала Ириша.
— А-а, то-то же, — задыхаясь от злорадного победного счастья, пробормотал он — и развернулся, и поплыл к берегу, где его дожидались, размахивая руками, плачущие жена и дочь.
Чайки над кладбищем
Это была дружная семья. Дружно жили, дружно спивались. Отец трудился на заводе слесарем, потом простудился по пьянке — и после долгих мучений (пневмония, абсцесс) ему удалили левое лёгкое, он стал инвалидом, а пенсия маленькая, не прожить. Подрабатывал сторожем. Его дочь Надя, которой уже за тридцать, тоже нигде постоянно не работала, хотя когда-то на одни четвёрки закончила школу, а потом училась на курсах секретарей-машинисток, знала неплохо английский, разбиралась в компьютере, но по специальности так и не смогла устроиться (скромница-тихоня), вот и сидела дома, вела хозяйство. Её мама, его жена, много лет проработала в издательстве корректором — но потом её сократили (кому нужны в наше время корректоры? — все книги выходят «в авторской редакции»), и от обиды она стала ещё больше выпивать, отчего и «посадила сердце» (так объяснял её муж).
Больше года, как мамочка умерла, и теперь каждую субботу отец с дочерью приезжают на кладбище, навещают её могилу. Сегодня им повезло с погодой. Небо ясное, голубое, над кладбищем с рыдающими криками носятся белые птицы. да это же чайки!
— Ты смотри — чайки! — воскликнул изумлённый отец. — Откуда они тут взялись? Ведь ни моря рядом, ни озера… и Енисей далеко… Что за чудо природы?
— А может, детка, это вовсе не чайки? — нежно усомнилась Надя. Она почему-то в последнее время стала звать отца «деткой».
— Да что я, слепой? Чайки, говорю тебе! — Он даже разволновался.
— Ну, хорошо, пусть чайки, разве я спорю?
— Да что ты со мной как с больным? — возмутился отец. — Будто я чаек не видел…
— А я вот не видела — и мне не стыдно, — и Надя рассмеялась тихим русалочьим смехом. Это ей так казалось, что у неё русалочий смех.
Она была совсем молодая на вид, эта Надя, не дашь тридцати, «на спирту сохранилась» (шутил отец) — и выглядела как двадцатилетняя: худенькая, с чуть раскосыми глазками, с вечно шаловливой улыбочкой.
Только речь выдавала её — сбивчивая, ускользающая, не всегда внятная, с нелепыми хохотками и вздохами… Речь пьющей женщины, которая почти не бывает трезвой.
— Смотри, какой большой кролик! — восторженно крикнула Надя.
— Где? Да это же заяц… Заяц! Русак! И откуда он тут взялся? — опять удивился отец. — Ну, заяц, погоди!
Но косой уже ускакал прочь, перепрыгивая через могилы.
— Чудеса, — не мог успокоиться отец. — Чайки, зайцы… не удивлюсь, если тут, на городском кладбище, волк объявится.
— Ой, не надо, детка! — притворно всплеснула ладошками Надя. — Волков я боюсь.
— Со мной никого не бойся. А вот и наша мамочка, — сказал отец, подходя к могиле жены. — Сейчас мы тебе цветочки свежие поставим, могилку почистим… Соскучилась без нас?
— Ой, соскучилась, — вздохнула Надя, присаживаясь на скамейку возле могилы. — Сейчас, мамочка,
