Евангелие от Марка

сказать, что мы имеем дело с поэтическим образом. Но этот «поэтический образ» восходит к действительной личности, которая была в жизни. Я направляю ваш взор на образ, созданный Шекспиром, — на его Гамлета. Кто из духовной науки знает прототип героя Шекспира, тот знает, что Гамлет был только преображенным, некогда жившим датским принцем. Образ Гамлета, который создал Шекспир, действительно существовал. Я не могу заниматься здесь разбором того, как историческая личность была положена в основу поэтического образа, созданного Шекспиром. Но духовнонаучный результат я хочу сообщить, хочу на ярком примере показать, как дух древности снова появляется в христианское время. Действительный образ, который лежит в основе шекспировского Гамлета, — это Гектор. Та же самая душа жила в Гамлете, что и в Гекторе. Именно на таком характерном примере, где ярко выступает различие изживания души, можно себе уяснить, что, собственно, произошло в промежуточное время. Такая личность, как Гектор, стоит перед нами, с одной стороны, в дохристианское время. Но вот в человеческое развитие входит Мистерия Голгофы, и ее искра ударяет в душу Гектора, дает возникнуть прообразу Гамлета, о котором Гете сказал: «Душа, которая не доросла до действительности и для которой никакой действительности не достаточно; ей поставлена задача, которую она однако не может исполнить». Можно спросить: почему Шекспир так ее выразил? Он этого не знал. Но кто с помощью духовной науки заглядывает в эти связи, тот знает, какие силы за этим стоят. Поэт творит бессознательно, потому что сначала перед ним встает образ, который он создает, а затем — как панорама (о чем он однако не знает) — вся индивидуальность, которая с этим связана. Почему Шекспир выдвигает и резко подчеркивает именно те особые черты характера Гамлета, которые современный наблюдатель, может быть, и, не заметил бы? Потому что он их наблюдает на фоне течения времени. Он чувствует, насколько другой стала душа при переходе из старой жизни в новую. Сомневающийся скептик Гамлет, который не приспособлен к действительной жизни, нерешительный — таким он сделался из непоколебимого Гектора.

Я направляю ваш взор на другую фигуру Нового времени, которая тоже приблизилась к человечеству через поэтический образ, через произведение, главный герой которого будет, конечно, еще долго жить в человечестве, когда автор уже станет для будущего мира подобным Гомеру или Шекспиру, — когда об одном не знают ничего, а о другом знают страшно мало. Когда-нибудь позабудут то, что составители мемуаров и биографы сообщают о Гете, забудут то, чем люди так интересуются у Гете, — и это несмотря на книгопечатание и другие современные средства, — но всегда будет стоять в жизненном величии, в живой пластичности образ Фауста, который создал Гете. Люди ничего не знают о Гомере, а о Гекторе и Ахилле знают очень много, — и придет время, когда о личности Гете будут знать немногое (и это хорошо!), но всегда будут знать о Фаусте.

Фауст — это такой образ, который, будучи выведен в литературе, а затем завершен у Гете, восходит также к реальному образу. Он жил как реальная фигура в XVI веке, — он действительно был. Был не таким, как его описывает Гете в своем «Фаусте». А почему Гете описывает его именно таким? Он сам этого не знал. Но когда он направлял взор на Фауста, на традиционного Фауста, которого знал с детства, еще по кукольному театру, тогда в нем действовали силы того, кто стоял за Фаустом, кто был предшествующим воплощением Фауста, — силы Эмпедокла, древнегреческого философа! Это все просвечивало в образе Фауста. И хотелось бы сказать: когда Эмпедокл бросается в Этну, связывается с огненным элементом Земли, — каким удивительным одухотворением, какой спириту ализацией этой, дохристианской мистики природы, которая тем самым становится действительностью, является заключительная сцена гетевского «Фауста», это вознесение Фауста в огненный элемент неба с помощью таких существ, как, например, Pater Seraphicus! Медленно и постепенно вживается новое духовное направление в то, к чему люди больше стремятся. Уже давно для многих глубоких умов человечества стал значимым сам факт — без того, чтобы они что-нибудь знали о перевоплощении и карме: когда они рассматривали во всем объеме душу, которую хотели описать на основании ее собственной внутренней жизни, они описывали то, что просвечивало из ее прежних воплощений. Как Шекспир не знал, что Гамлет был Гектором, но именно так его изобразил, не зная, что в Гекторе и Гамлете жила одна и та же душа, — так и Гете описывал Фауста, как будто за ним была душа Эмпедокла со всеми ее особенностями, потому что в Фаусте была именно душа Эмпедокла. Но характерно, что именно таково движение вперед и прогресс человеческого рода.

Я выбрал два характерных образа; на обоих мы можем видеть, как античные герои в наше современное христианское время оказываются настолько потрясенными в глубине их душ, что с трудом справляются с жизнью. В них есть все то, что имелось раньше. Если дать, например, Гамлету воздействовать на себя, то можно почувствовать, что в нем есть вся сила Гектора. Но чувствуется и то, что эта сила не может проявиться в христианское время, что она находит поначалу противодействие в христианском времени, что там действует на душу некое начало, в то время как раньше, при образах, которые встречаются в древности, дело касалось конца. Как Гектор, так и Эмпедокл являются завершением. Пластически законченными стоят они перед нами. Но то, что в человечестве действует дальше, это должно найти новые пути в новых воплощениях, — как у Гектора в Гамлете, так у Эмпедокла в Фаусте, который имеет в себе все, что является стремлением в пропасть природы, весь эмпедокловский элемент, и только через это глубинное существо может сказать: «Я Библию на время положу под парту и хочу быть исследователем природы и врачом, не хочу больше быть теологом». Фауст имел потребность общаться с демоническими существами, что заставляло его носиться по свету и делало его удивительным, но непонятным. Здесь действует эмпедокловский элемент, но он не справляется с тем, чем должен быть человек в Новое время.

Я хотел этим разбором показать, как на значительнейших, всем известных душах сказывается великий переворот; этот переворот обнаруживается именно тогда, когда идут в глубину. И если спрашивают: «Что произошло между старыми и новыми инкарнациями таких индивидуальностей?» — то всегда приходят к ответу: Мистерия Голгофы! Произошло то, что возвещал Креститель, когда говорил: «Время исполнилось, Царства Духа или Царства Небесные, переходят в человеческое царство». Да, они захватывают сильно это человеческое царство — Царства Небесные! И те, которые видят этот захват лишь извне, не могут его понять. Захват этот так могуществен, что выкристаллизовавшиеся античные герои должны были снова начинать эволюцию на Земле, и это сказывается на них вплоть до завершения старого времени, до Мистерии Голгофы: закончилось то, что нашло свое исполнение, — и это ставит людей перед нами в качестве самодостаточных личностей. Затем пришло нечто такое, что побудило души положить в себе самих новое начало, чтобы все было преобразовано, переплавлено, чтобы души, которые были велики, явились как души малые, потому что они должны вернуться к детству, потому что начинается нечто совсем новое. Мы должны вписать это себе в душу, если хотим понять то, что в самом начале Евангелия от Марка мыслится как Начало. Да, начало, которое потрясает души в их глубочайшей сущности, которое приносит совершенно новый импульс в человеческое развитие: «Начало Евангелия».

Что такое «Евангелие»? Это то, что нисходит из Царств, которые мы часто описывали в связи с иерархиями высших существ: там находятся Ангелы и Архангелы, и это спускается через мир, возвышающийся над миром человеческим. Там обретается перспектива в отношении более глубокого смысла слова «Евангелие». Импульс, который нисходит через царство Архангелов и Ангелов, и есть Евангелие, есть нечто, исходящее из этих Царств, что входит в человечество. Все абстрактные переводы, в сущности, мало касаются сути.

В действительности же в слове «Евангелие» должно бы быть указано на то, что в некоторый момент на Землю начинает изливаться то, что раньше было только там, где пребывают Архангелы и Ангелы, что низошло на Землю, что потрясло там души и особенно мощно потрясло сильнейшие души. А начало ведь имеет продолжение, вот что должно быть отмечено. Это значит, что Евангелие продолжается. Начало было положено в то время, и мы увидим, что все человеческое развитие с того времени есть, в сущности, продолжение излияния того импульса из Царства Ангелов, который можно назвать «Евангелием». Желая охарактеризовать отдельные Евангелия, надо искать и исследовать достаточно глубоко, и именно Евангелие от Марка может быть понято, только если понимать человеческое развитие в правильном смысле, со всеми его импульсами, со всем тем, что произошло на протяжении времени. Я хотел вам это охарактеризовать не внешне, но на примере душ, показав, как, собственно, признание факта перевоплощения, сделанного предметом действительного исследования, впервые показывает становление такой души, как душа Гектора или Эмпедокла, и может выявить все значение импульса, который пришел благодаря событию Христа. Можно рассказывать прекрасные вещи, но все это будет лежать на поверхности.