Если мы так чувствуем то, что гласит нам из Евангелий, и даем себя побуждать тому, что нами так чувствуется и ощущается, то лишь благодаря этому находим мы путь к Мистерии Голгофы. И тогда больше не существует вопроса: подлинны ли эти Евангелия во внешне-историческом смысле или же нет? Это можно предоставить исследовать тем, кто ничего в этих вещах не понимает. Тем же, кто через духовную науку поднимаются к ощущению и пониманию Евангелий, будет постепенно становиться ясно, что Евангелия вовсе и не хотят быть прежде всего «историческими» документами, но что они суть такие провозвестия, которые вливаются в наши души. И если они проливают в наши души свои импульсы, тогда души захватываются (не нуждаясь в документах) тем, что они чувствуют и переживают, когда направляют взор на Мистерию Голгофы, причем, они тогда видят, как человеческое понимание, человеческое знание и человеческое познание оказались гораздо ниже Существа человека — как они оплевали и распяли это Существо, Которое они должны были бы почитать, при мудром само познании, как свой самый высший идеал. И тогда из этого ощущения изойдет высокая сила, чтобы подняться к тому, что благодаря этому идеалу Голгофы сияет и светит всем тем, кто хочет ощутить, хочет это воспринять. Ибо то, что Земля связана с духовными мирами, люди в реальности постигнут только если поймут то, что Христос как духовная Реальность, как космическая Сущность жил в теле Иисуса из Назарета; если они поймут, что все те, кто были в мире руководителями человечества, были только предпосланы Христом как Его предтечи, как те, которые должны были подготовить Ему пути для того, чтобы Он мог быть узнан, понят людьми; однако в момент, когда совершалась Мистерия Голгофы, вся эта подготовка принесла мало пользы, потому что в решающий момент отказало ведь все! Но все больше и больше будет наступать время, когда люди станут понимать не только Мистерию Голгофы, но и другие события, которые группируются вокруг нее и при помощи которых также и Мистерия Голгофы может быть все больше и больше понята.
Покамест на европейские народы могут, пожалуй, смотреть косо, — потому что они делают не так, как многие другие народы, которые признают истинным только «свое» вероисповедание, которое исходит от «их» нации или расы, как мы это видим, например, в Индии, где признается только то, что исходит от собственной крови. В теософских кругах часто говорят о признании всех религий, о равенстве их, тогда как в действительности хотят проталкивать только свою собственную и смотрят на нее, как на единственную религию мудрости. Европейцы не могут этого делать, потому что ни один европейский народ не имеет теперь своего национального Божества, как-либо выросшего на его собственной почве, как имеют их азиатские народы. Христос Иисус принадлежит Азии, и европейские народы приняли Его, дали Ему на себя воздействовать. В принятии Христа Иисуса нет никакого эгоизма, и было бы полным искажением фактов, если бы хотели сравнить то, каким образом говорят европейцы о Христе Иисусе с тем, как говорят другие народы о своих национальных Божествах, например, китайцы — о своем Конфуции или индусы — о Кришне и Будде.
О Христе Иисусе можно вполне говорить с точки зрения объективной истории. Эта история не имеет тут дела ни с чем другим, как только с великим призывом к самопознанию человека, которое так основательно было искажено, превращено в свою полную противоположность, когда происходила Мистерия Голгофы. Но через эту Мистерию Голгофы человечеству была дана возможность получить Импульс, чтобы прийти к самому себе, тогда как в те времена все отказало человечеству, как мы это видели в отношении Мистерии Голгофы — все познание, все внешнее познание. Итак, в будущем, верно понимая друг друга, все религии мира станут постепенно взаимодействовать, чтобы то, что заложено в Мистерии Голгофы, понять и сделать человечеству доступным.
Когда однажды в будущем увидят, что, говоря о Христе Иисусе, имеют дело не с эгоистическим вероисповеданием, но с тем, что как исторический факт эволюции человечества равным образом может понять и принять каждое вероисповедание, только тогда все религии придут к постижению того зерна мудрости и истины, что есть во всех религиях. И та мера, в какой духовную науку еще не приемлют в истинном смысле, — это та же самая мера, в какой еще отклоняют истинное понимание Мистерии Голгофы. Ибо мера понимания духовной науки дана в той мере понимания, какую человек имеет в отношении Мистерии Голгофы. Так, христианин, который обратился к духовной науке, может, собственно, добиться взаимного понимания со всеми людьми мира. И если в безграничном высокомерии (какое, впрочем, можно назвать вполне понятным и оправданным) представители других религиозных систем говорят: «У вас, христиан, есть только одно-единственное воплощение Бога; мы же можем засвидетельствовать многие, так что мы имеем то же, что и вы, только в гораздо большей мере!», то христианин не должен бы отвечать прозелитизмом за Христа Иисуса, ибо тем самым он показал бы, что не понимает Мистерии Голгофы. Христианин с правом может фактически сказать (в том числе тем, кто указует на многочисленные инкаркации основателя своей религии): «Конечно. Но все те, кто имели много инкарнаций, не могли все же совершить Мистерию Голгофы. И пусть поищут это, как оно представлено в христианстве, в какой-либо другой религии!»
Я прежде показал уже, что если мы проследим жизнь Будды, то приходим к тому моменту, который в Евангелии от Марка дан для Христа как Просветление, Преображение — когда Будда, дойдя до последнего конца человеческой жизни, растворяется в Свете, как об этом рассказывается и что соответствует оккультной истине. Тогда наступает для Христа (как вы мол-сете найти это описанным в моей книге «Христианство, как мистический факт» то, что выступает в сцене Преображения; но не только так, что Он один-единственный имеет Просветление, но что Он тогда беседует на горе — на месте, где должны разыгрываться космические события с Илией и Моисеем.
Заканчивая эти лекции о Евангелии от Марка, я смею сказать следующее. Та программа в отношении христианства, которая была в начале нашего среднеевропейского движения, эта программа была осуществлена конкретно. Когда мы начали, было дано основное направление, поскольку религии показывают дальнейшее развитие и могут достигнуть вершины в проблеме Христа. Мы рассмотрели отдельные Евангелия и многие мировые свершения; мы стремились проникать все глубже и глубже в колодезь оккультной жизни, разъясняя то, что было дано прежде. Мы старались последовательно двигать вперед нашу работу. По существу, мы не сделали ничего иного, как только конкретно разработали то, что было ясно и отчетливо сказано нами тогда в нашем исходном пункте. Разве это не было самым естественным продолжением в отношении проблемы Христа внутри теософского движения в Средней Европе? И когда тут было совершено такое, то другие люди, которые три года тому назад обратились к мысли о Христе, невозможной в смысле христианства, они поистине не смели бы требовать от нас, обладающих плодами нашей последовательной работы, чтобы мы обратились бы к этой надуманной три года тому назад идее о Христе и стали бы ее проповедовать. В последнее время стали часто усиленно повторять, что Теософское общество, мол, должно быть местом для всех «мнений». Конечно, так должно было бы быть. Однако за исключением того случая, когда оно должно было стать также ареной действия сменяющих друг друга различных мнений одной и той же личности, — когда одна и та же личность утверждает теперь нечто другое по сравнению с тем, что она утверждала четыре года тому назад, и требует, чтобы Теософское общество сделалось ареной этого ее теперешнего мнения. Это, может быть, и могло бы иметь место, если бы не требовали соучастия в этом и не объявляли еретиком того, кто отказывается принимать участие в этих вещах. В Средней Европе пошли еще дальше; зашли настолько далеко, что стали называть белое — черным, а черное — белым.
Это есть как раз торжественный момент, когда мы осуществляем последний заключительный пункт программы нашей работы, намеченной 10 лет тому назад. Мы хотим быть верными нашей работе и хотим также не оказаться недостаточно мужественными и недостаточно проницательными в отношении чего-то другого. Мы хотим ясно прозревать, что нам надлежит делать; мы хотим твердо стоять на нашей почве и не дать ввести нас в заблуждение ни тогда, когда белое называют черным, а черное — белым; ни тогда, когда в отношении того, что совершено в нашем среднеевропейском теософском движении, где каждый стремится из своих лучших сил дать то, что он призван дать как свое самое лучшее, без оглядки на какой- либо авторитет, — когда в отношении всего этого утверждают, что это среднеевропейское теософское
