— Все возвращается, — заметил Росс. — Здесь, в осени времен вы открываете источник, утраченный в нашей культуре, источник, о котором знали в Греции и в конце средних веков.
Слыхал ли Тьюк о человеке по имени Хейзинга? Голландец.[52]
— У Мередита, — сказал Тьюк, — есть чудесная сцена с купающимися мальчиками, в «Февереле».[53]
И тут Лео, разминавшийся между сеансами, спросил Росса, чего ж он, раз вроде так образован, не офицер?
— Трусость, возможно, — сказал Росс.
— Лео не имел в виду ничего дурного, верно, Лео?
— О боже, нет.
На море появился чудесный зеленый отблеск, переливы серебра, синие небеса были великолепны. Вилли поплыл, по-собачьи. Тьюк снял шарф. Я размышлял, к чему весь этот визит солдатика Росса. Тьюк, казалось, знал о нем что-то, неизвестное нам, какие-то тайны. Секретничал, пожалуй, скажем так.
Вилли устроил бесовскую пляску на песке, чтобы согреться.
— Мы часто синеем от холода для мистера Тьюка, — сказал он.
На многих картинах мы точно покрыты загаром в лучах солнца, а на самом деле замерзли, как цуцики.
— Вы согласитесь позировать для меня, рядовой авиации Росс? — внезапно спросил Тьюк. — Жажду запечатлеть ваш профиль.
— Не знаю, не знаю, — улыбкой Росс скрыл недовольную гримасу.
— У нас тут мужское братство, — сказал Тьюк. — Друзья, все мы. У викария — он любит заходить к нам на чай, когда мальчики еще полуодеты, — возникают сомнения в пристойности происходящего.
— Съедает свои сомнения с пышками, — сказал Лео, — и топит их в чае.
— Он читает Хаусмана и Уитмана.[54]
— Но вернул нам Эдварда Карпентера,[55] которого мы ему одолжили, не проронив ни слова.
Мне понравилось как озорно взглянул Росс, все это услышав.
— Лицемерные мы псы, англичане.
— Благопристойные, — сказал Лео, поглаживая свои причиндалы.
— Голый английский парнишка благопристоен, как теленок, — сказал Вилли. — Хотя на лучшей картине, для которой я позировал, я при полном параде стою с Мэри Баскинс в яблоневом саду.
— За которую, — добавил Тьюк, — надеюсь, меня и будут помнить, если вообще будут, — за нее и за «Синеву августа».
— Какой невыносимый эгоизм, — произнес Росс, расстегивая мундир, — предполагать, что человек может быть понят другим или всеми людьми сразу, и все же самое сокровенное, что таится у нас внутри, мы отчаянно пытаемся предоставить на милость мира.
Тьюк обдумывал его слова, склонив голову так, что видно было — заинтересовался.
— Верно, — сказал он. — Мы не вполне готовы признать, что мы похожи, все люди. И при всем сходстве мы — потрясающе разные.
Под мундиром открылся жилет фирмы «Аэртекс». Росс, присев, раскрутил обмотки и стянул блестящие подбитые гвоздями ботинки.
— Размышляю, — сказал он, — что же я хотел тут у вас отыскать? Я всегда, пожалуй, то одно ищу, то другое. Когда я впервые увидел вашу картину, Тьюк, я узнал родственный дух, а ведь жизнь не такая длинная, чтобы откладывать встречу с близким по духу.
Он стянул штаны, сплошь в хитрых застежках и клапанах. Голый, как я, Вилли и Лео, он казался таким же мальчишкой — копна волос и робкие голубые глаза. Что-то не так с его яйцами, точно они как следует не опустились или не выросли.
— Садитесь на песок, — сказал Тьюк. — Я сделаю карандашный набросок очень быстро.
— На солнце хорошо.
— Вас рисовал кто-нибудь из этих художников, о которых вы говорили?
— Джон. Рисовал меня карандашом. Кеннингтон — пастелью.
— Не будет ли большой вольностью, — сказал Лео, — если я позволю поинтересоваться, отчего рядовой ВВС так заинтересован в художниках, позирует для них и все такое?
— Ну вот такой у нас Лео, — сказа Тьюк, — балансирует на тончайшей грани между хорошими манерами и разумным любопытством.
— Да я не против, — ухмыльнулся Росс. — Ответ, мой дорогой друг Лео, что я не рядовой авиации Росс номер 352087. «Бро» — настоящий, и 352087 — настоящие, и военная форма вполне настоящая для ВВС. Что касается остального — я прирожденный самозванец.
— Смотрите прямо перед собой и чуть выше голову, — сказал Тьюк. — Надеюсь, викарий не появится. Он хорошо разбирается во всем, ну, вы понимаете, о чем я.
— Не понимаю, — ответил я, не задумываясь.
Тьюк и Росс обменялись улыбками.
— Он вполне может узнать рядового Росса.
— Да вы нас просто дразните, — сказал я. — Да что этот викарий знает! Он не узнал лорда Гауэра,[56] когда тот приезжал с Фрэнком, или того французского писателя с квадратной рожей.
— Росс — другое дело, — сказал Тьюк.
— О, не боюсь я викария, — сказал Росс. — Я сделал свое самозванство искусством. Я позировал одному художнику, а тот не узнал меня, повстречав на следующий день. Фокус в том, чтобы думать, что ты — никто, и вести себя соответственно.
— Вы должны нам сказать, — сказал Лео. — Вы слишком далеко зашли, чтобы скрывать.
— Но, — сказал Росс, — тут нечего рассказывать. Могу сообщить, что имя мое Чапмен,[57] это чистая правда, но яснее вам не станет, верно? Все в мире так устроено. Человек, которого вы знаете как Росса, оказывается Чапменом. Это стоит Жопы-Что-Всех- Отъебет, как мы выражаемся в казармах. Джорджи Фуракр — это Джорджи Фуракр. Вы знаете, кто вы. Наплодите здоровых мальцов, таких же, как вы сами, и будете сидеть у камелька со своей доброй женушкой.
— Мэри Баскинс, — подсказал Лео, — дурой набитой.
— Ты потерял шанс ее заполучить, когда рыгнул в церкви. Точно жаба квакнула, и викарий от неожиданности потерял строчку во Второзаконии.
— Но викарий может узнать Чапмена здесь, по газетам, картинам? Может, они раньше встречались?
— Я сказал вполне достаточно, — сказал Тьюк. — У меня готов набросок. Как насчет искупаться, что скажете?
Не успели мы и глазом моргнуть, а Тьюк уже скинул одежду. Росс плавал отлично, без напряга. Вилли потом сказал, что он все делал стильно, словно знал самый верный способ.
У нас не было полотенец, мы сели обсыхать на песок, и тут на тропинке послышались шаги, появился викарий, весело покрикивая, опираясь на совершенно ненужный зонтик, как на трость, обмахиваясь светло-желтой панамой.
— О! Ну и ну.
— Вы нас и раньше видели голышом, викарий, — Лео ткнул Вилли локтем под ребро.
— О! Ну и ну. Конечно, конечно. Художнику, рисующему юношей, нужны юноши для рисования. Если я помешал, я могу благоразумно удалиться, что, что?
— Вовсе незачем, — сказал Тьюк. — На самом деле я делал акварельный набросок посетителя, который прибыл на этом вот мотоцикле, и которого хочу вам представить.
— Я заметил мотоцикл, да. Этикет знакомства с джентльменом в костюме Адама довольно интересен, но наши нянюшки легкомысленно оставили его без внимания.
Росс изящно поднялся и пожал руку викария.
