ночи, но в общем и в целом обстановка была дружественной и мирной. Большинство поляков, вопреки прогнозам, оказались вполне нормальными людьми. Два туалета мы разделили по национальному принципу: один оставили представителям западных славян (десяти полякам и одному парню из Словакии), а один взяли жители СНГ (русские и единственный украинец).
Но вернемся к моему первому дню в лагере. Я вернулся в столовую, шеф дал мне временного наставника — поляка по имени Яцек, и тот стал постепенно вводить меня в курс дела. Работа была несложной — вымыть salad-bar (тележку, в которой каждый обед и ужин к детям выносили салаты и фрукты), подмести, вытереть стол, порезать овощи. Тут же я познакомился с одним интересным принципом американской работы — никто не должен сидеть без дела. Когда я сделал все, что нужно, мне дали задание — нарезать ножом редиску на тонкие ломтики. Я попытался рационализировать свой труд с помощью тёрки, но Яцек, увидев это, сказал:
— Take it easy. Когда закончишь эту работу, получишь новую, так что не торопись.
Этот принцип мне понравился, так что я лениво и расслаблено продолжил резать овощи с помощью ножа. Понимал я на тот момент и Яцека и Миро очень слабо, но, тем не менее, с помощью жестов и слов «put», «take», «there», «here», «it»[24] они объясняли мне почти любое действие в столовой. Вскоре подъехал еще один русский — Олег из города Чебоксары (учившийся в Нижнем Новгороде). Мы вдвоем продолжили работу, и постояли несколько раз на раздаче.
В тот же день я впервые увидел в большом количестве американцев. Первое впечатление было таким: веселые, общительные, фамильярные люди, похожие на неповзрослевших детей. Детский лагерь, наверно, настраивает на такой лад. Даже дети на фоне взрослых выглядели чрезмерно угрюмыми и молчаливыми. Американки оказались в целом потолще наших соотечественниц — причем с возрастом, как мне показалось, количество толстых увеличивается. И если дети и подростки были в порядке, да и в двадцатилетнем возрасте еще можно было увидеть много стройных барышень, то дальше ситуация менялась не в лучшую сторону. И способствовала этому наша работа — в столовой кормили обильно и вкусно.
На следующий день работа продолжилась. Я знакомился с названиями продуктов и столовых приборов и постепенно привыкал к американской еде. Пища в столовой была чрезвычайно питательной, а главное — разнообразной. Многое из того, что регулярно подавали в нашей столовой, я так и не успел попробовать. Мой новый знакомый Олег, который уже ездил в другой американский лагерь и успел познакомиться с местной кухней, сказал: «Мы заплатили столько бабок, чтобы два месяца нормально поесть». И действительно, думаю, несмотря на достаточно тяжелую работу, большинство русских в лагере заметно поправились. Я, видимо, не был исключением. Но последующее путешествие с отсутствием четкого режима питания помогло избавиться от приобретенных килограммов.
Кроме жилища, лагерь удивил еще одним своим «достоинством», — здесь не было выхода в Интернет. Поскольку именно электронная почта всегда служила для меня дешевым и надежным средством связи, а на телефонные переговоры я решил тратиться только в крайнем случае, мы с Олегом отправились в ближайшую библиотеку. В ней, по слухам, можно было выйти в Интернет.
Доехали мы до библиотеки старым испытанным способом — автостопом. Уже на выезде из лагеря застопили машину, и молодой водитель подбросил нас до самой библиотеки. Этот парень оказался бывшим украинцем по имени Стас — вначале он еще говорил по-английски, но потом перешел на русский и даже поставил в магнитоле песню Шевчука. Обратно, кстати, нас до самого лагеря довез американец, который назвал себя православным христианином (его родители были родом из России). Даже в американской глуши многое напоминает о родине.
Библиотека находилась рядом с дорогой в близлежащем маленьком городке. Небольшое аккуратное здание по размеру было не больше, чем библиотека в небольшом российском городе. Внутри мы обнаружили молодую библиотекаршу, стеллажи с кучей книг, два шкафа с видеокассетами (которые тоже можно было брать на читательский билет) и шесть компьютеров с выходом в Интернет. Не все работали идеально, некоторые вообще ужасно тормозили. Но это место на девять недель оказалось для меня чуть ли не единственным средством связи с родными и знакомыми и способом узнавать о происходящих в мире событиях.
Стоила запись в библиотеке 15 долларов. Читательский билет — маленькая желтая карточка, похожая на кредитку — до сих пор хранится у меня. Вообще-то, если вы попадете в незнакомый город, почти в любой библиотеке сможете один раз бесплатно выйти в Интернет. Но поскольку ходить в библиотеку я собирался постоянно, пришлось раскошелиться. Впрочем, иметь возможность сидеть в Интернете неограниченное количество времени в течение двух месяцев, да еще брать книги и фильмы, как мне показалось, стоили 15 долларов.
К вечеру следующего дня завезли остальных работников. Миро собрал их рядом со столовой, рассказал вкратце о работе в лагере и повел устраиваться. Барак произвел на всех неизгладимое впечатление. Самый мягкий отзыв об увиденном: «М-да… Такого я не ожидал…» Но поскольку русские — люди ко всему привыкшие, возмущение выражать они никому не стали.
На следующий день после распределения обязанностей все приступили к работе. Стоять на раздаче довольно весело, хотя и хлопотно, и это единственная работа, которая хоть как-то развивает английский язык. Ты перекидываешься репликами с американцами, смотришь, кто с каким выражением набирает еду и размышляет, что бы взять еще. Незабываемое зрелище: эта очередь — словно выставка с живыми экспонатами. У других все не так весело. Кто-то работает в посудомоечном отделении, в согретом и пропитанном паром воздухе, кто-то — на улице под палящим солнцем стрижет газон, и, наконец, еще четыре человека носятся между столами, вытирают шваброй пол, если кто-то ненароком уронил поднос с едой, и убирают столовую по окончании обеда. В общем, уже к концу первого дня все обучились свои обязанностям, и работа пошла без накладок и остановок.
После ужина Миро попросил не расходиться, и, когда все работники собрались в опустевшей столовой, торжественно сказал:
— Итак, ребята, это ваш первый день. Вы — одни из лучших работников, которых я видел за шесть лет. Надеюсь, это лето будет хорошим. Поаплодируем друг другу.
Мы, улыбаясь, захлопали. И вроде паршивый день с работой, к монотонности которой еще предстояло привыкнуть, мы неожиданно закончили с хорошим настроением.
Это, кстати, показательный пример. Именно в лагере я понял, что отношение к работе у американцев очень ответственное. Каждому — от посудомойщика до топ-менеджера транснациональной корпорации — пытаются внушить, что его труд очень важен. А чтоб не впадать в пафос, это делают иногда в шутливой форме. Русский парень, который работал в лагере на уличной работе (стриг газон и убирал территорию) под началом одного американца, рассказывал:
— Наш начальник всегда говорит: «Джентльмены, нам удалось сделать это!» — как будто мы только что спасли вселенную.
А Миро несколько раз говорил напутственные или благодарственные слова уже по другим поводам — вроде родительского дня или окончания смены в лагере. Еще, видя, что кто-то хорошо выполняет работу, он подходил и хвалил: «Good job»[25]. Случалось это часто, так что мы, не привыкшие к такому обращению, стали даже передразнивать его, по поводу и без повода обращаясь друг к другу: «Ты чертовски круто вымыл поднос. GOOD JOB!!!»
Через несколько дней после заезда русских студентов все устаканилось и пошло своим чередом. Напоминало мне это одну старую шутку: «Тебе нравится фильм „День сурка“? Добро пожаловать в армию, сынок!». Действительно, наше существование сильно напоминало фильм «День сурка» и одновременно армейские реалии. Все девять недель прошли совершенно однообразно. Один день практически не отличался от другого, и каждый развивался по единому сценарию.
С утра — подъем в промерзшем за ночь бараке. Вначале на работу идут люди, ответственные за раздачу и приготовление столовой к завтраку. Через полчаса к ним подтягиваются посудомойщики и полотеры. Быстрый завтрак для обслуживающего персонала и два-три часа работы для детей и вожатых. Затем — возвращение в барак; большая часть народа снова валится на кровати и восполняет ежедневный недостаток сна. Ближе к двенадцати начинается самая напряженная часть дня — обед, после которого образовывается почти три часа свободного времени. Его тратят по интересам: кто-то идет на озеро, кто-то — в библиотеку, кто-то читает или снова спит в душном бараке. И, наконец, ужин, заканчивающийся в
