мог говорить «ты» даже королю, и чопорным руттердахским, где даже дети к отцу и матери обращались на «вы». — Вы узнали меня, пан Каспер?
— Я старый рассеянный чудак, но память на лица меня еще не подводила, мой мальчик. Так. Разве могу я забыть такого талантливого парнишку... Кстати, мой мальчик, я думал, ты в Руттердахе, грызешь гранит медицинской науки, а ты вздумал тут...
— Эх, пан Каспер, — вздохнул Ендрек. — Когда-нибудь все расскажу...
Из-за стены донесся клич атакующих драгун:
— Грозин! Медведь! Бей-убивай!!!
Защелкали арбалеты.
— Мне пора, пан Каспер...
— Пора? Еще чего! Помоги отнести его величество, а вот потом скажешь — пора, не пора... Так!
Ендрек помог отнести короля Юстына в дом игумена. Уложил его на дощатый лежак и помчался к своему месту на стене.
К этому времени первая атака грозинчан захлебнулась. Да пожалуй, не атака это была вовсе. Так, разведка боем. Оставив на снегу пяток коней и троих подстреленных защитниками монастыря всадников, драгуны откатились к лесу.
На глаз численность грозинчан не превышала двух сотен. Пан Владзик все-таки проявил беспечность и весь полк подтягивать не стал. Таким образом, на одного защитника приходилось четверо нападающих. Радости мало, но есть надежда продержаться до подхода какой-никакой подмоги.
После полудня небо затянуло низкими серыми тучами. Потемнело, словно уже подкатились долгие зимние сумерки. Повалил снег.
Брат Гервасий пробурчал что-то вроде: «Так им и надо, бесстыжим...»
Кого он имел в виду?
Грозинчан?
По мнению Ендрека, им-то как раз снегопад и не сильно помешал. Тем более что драгуны подошли к осаде весьма обстоятельно — поодаль от стен разожгли костры, натягивали навесы наподобие временных палаток для раненых. А вот защитникам монастыря кружащие в воздухе крупные хлопья пришлись очень некстати, ибо портили видимость, не давали разглядеть подкрадывающихся врагов.
Впрочем пока что грозинчане подкрадываться не пытались. Уверенные в численном перевесе, они вновь кинулись на приступ. Прямо как были — верхом.
— Грозин!
— Красный Медведь!
— Бей, Грозин!
— Бей-убивай!!!
Им ответил боевой клич Прилужанского королевства. Впервые, пожалуй, за последние несколько десятков лет слитно звучали кличи Великих и Малых Прилужан:
— Белый Орел!
— Золотой Пардус!!!
— Бей-убивай!!!
— На погибель!
Ржали кони.
Звонко щелкали арбалеты.
Кричали раненые.
Со вязким «чпоканьем» бельты находили живую плоть.
Ендрек стрелял вместе со всеми. Выцеливал мечущиеся фигурки драгун. Нажимал спусковой крючок, передавал разряженный самострел за спину, Гервасию, принимал у него новый, заряженный, и снова целился...
Попадал ли он?
Трудно сказать.
По крайней мере, один раз попал точно. В коня. Размахивающий саблей, орущий перекошенным ртом драгун, лица которого Ендрек не запомнил (да и как запомнить — в горячке боя они все выглядели одинаково, словно игрушечные, отлитые из мягкого олова фигурки), поднял скакуна на дыбы, закрываясь от предназначенной ему самому стрелы. Бельт ударил в грудь, около передней подпруги. Конь завалился навзничь, оскалив длинные желтые зубы.
«Хоть бы тебя придавило», — подумал студиозус о незнакомом ему грозинчанине. Но драгун оказался опытным наездником — успел вынуть ноги из стремян. Он полежал немного, скрываясь за трупом коня, а потом быстрыми перебежками отошел к лесу, к своим. Ендрек выстрели в него еще раз, но промахнулся.
Драгуны ходили на штурм еще два раза. И оба раза их отбрасывали.
На дороге перед монастырским воротами осталось не меньше двадцати убитых коней и около полутора десятков тел в расшитых галуном жупанах. Ендрек слышал, как горячий пан Вожик предлагал идти на вылазку, а Меченый и Раджислав убеждали его беречь людей и силы.
С наступлением сумерек грозинчане утихомирились. Так, время от времени постреливали по окнам построек, где скрывались защитники монастыря. А большинство их собрались у костров. Оттуда иногда доносились взрывы хохота.
— Веселятся... — угрюмо пробормотал брат Гервасий. — Всё веселятся, басурманы... Ни стыда, ни совести...
Ендрек оставил заряженный арбалет на подоконнике, а сам уселся на пол, откинулся на стену, прикрыл глаза. Усталость давала о себе знать. Хотелось поесть чего-нибудь горячего, сунуть под голову шапку, укрыться шубой и провалиться в сон. Лишь бы ноги вытянуть, лишь бы руки расслабить, лишь бы не думать об опасности...
— Так, — раздался негромкий, пронизанный усталостью голос. — Вот ты где, мальчик мой.
Студиозус открыл глаза.
Перед ним стоял лейб-лекарь. Щурился впотьмах, кивал головой, удивительно напоминая большого черного дрозда.
— Что, пан Каспер?
— Ничего, юноша, ничего... Король тебя зовет.
— Меня?
— Так. Тебя.
— Зачем?
— Это тебе виднее, мой мальчик. Одно скажу, плох Юстын. Так. Совсем плох. Ты меня должен понять. Пульс нитевидный. Конечности холодные. Жизнь уходит из короля. Так. Уходит... И лекарства мои бессильны. Отвар ягод шиповника... Медуница, девясил и шалфей... Бесполезно. Так. Сок крапивы мог бы помочь, да где ее возьмешь зимой?
— Пан Каспер...
— Я понял, понял... Он вышел из забытья. Отец Можислав предложил собороваться. На всякий случай. А он просил тебя позвать. Так. Покаяться, говорит, хочу. Есть много удивительного на этом свете...
— Пойдемте, пан Каспер.
Ендрек поднялся. Отдал самострел брату Гервасию:
— Я скоро.
Они спустились вниз, во двор монастыря.
— Н-ну, как ты? — окликнул студиозуса пан Шпара.
— Спасибо, ничего...
— Ты... того-этого... недолго, с утра голодный, — покачал головой Лекса. — В трапезную опосля... того-этого... загляни.
— Ничего-ничего, поспею...
Лейб-лекарь с интересом поглядывал на Ендрека. Потом покачал головой:
— Ты совсем свой здесь. Так. Среди них. Среди людей, отнимающих жизнь... — Он почесал кончик носа. — Я думал, ты будешь лечить людей...
