Это произошло именно в то время (настолько точно человеческое развитие обычно не рассматривается), когда Иисус Христос вошел в мир. Тогда люди переживали переломный момент в своем развитии: древнее сумеречное ясновидение было утеряно, и было положено начало тому, чему мы обязаны сегодня нашими лучшими достижениями. Как раз вступление Христа в человеческое развитие и было переломным моментом, отделившим старое время от нового. Поистине, Христос был переломным моментом, отделившим старое и новое мировоззрения! И когда Иоанн Креститель возвестил: «Приблизилось Царство Небесное!» — то это был просто технический термин для выражения тех успехов, которых достиг человек, когда начал познавать мир посредством самосознания, а не посредством наития. Это означало: приблизилось «познание мира в понятиях и идеях». Другими словами, человек перестал зависеть от старого ясновидения и начал познавать и исследовать мир самостоятельно. И этот мощнейший импульс к познанию не через откровение, а через собственное Я, был дан человечеству Иисусом Христом. Поэтому уже в первых словах Нагорной проповеди содержится нечто сокровенное, что может быть выражено приблизительно таким образом: сегодня люди находятся в положении нищих духом. Прежде они обладали ясновидением и могли созерцать духовный мир. Теперь оно утрачено. Но наступит время, когда человек благодаря внутренним способностям своего Я, благодаря внутреннему откровению Слова найдет замену древнему ясновидению. Поэтому «блаженны» не только тот, кто прежде достигал духа посредством смутного, сумеречного наития, но и тот, кто сегодня уже не обладает ясновидением, ибо к этому привело развитие. Нет, они не лишены блаженства, эти нищие духом, эти просящие о духе. Они блаженны, ибо им принадлежит то, что становится откровенным благодаря их собственному Я, чего они в состоянии достичь благодаря самосознанию!
Посмотрим, что следует дальше: «Блаженны страждущие», ибо хотя страдания обусловлены внешним чувственным миром в связи с той позицией, какую занял в нем человек, но теперь пришло время, когда он, овладев самосознанием и развив в своем Я способности, познает целительное средство, избавляющее от страданий. В себе самом найдет он возможность утешиться в страданиях. Пришло время, когда внешнее утешение теряет свое исключительное значение, поскольку Я должно найти силы, чтобы преодолеть страдания изнутри. Блажен тот, кто уже не находит во внешнем мире того, что находили в нем прежде. Это и есть глубочайший смысл заповеди блаженства «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся»: в собственном Я найдут они источник справедливости, компенсирующей несправедливость мира.
Таким образом, Иисус Христос является указанием на человеческое Я, на частицу Божественного в самом человеке, указанием, смысл которого таков: примите в себя то, что живет в Христе как прообраз, и обретете силу нести от воплощения к воплощению плоды земных существований. Ибо овладение опытом, который человек сможет извлечь из земного бытия, имеет большое значение для его жизни в духовном мире.
С этим связано и событие, которое в христианстве воспринимается прежде всего как весьма трагичное: смерть Иисуса Христа, таинство Голгофы. Эта смерть не является смертью в обычном смысле слова: Христос представил смерть как начало бессмертной, непобедимой жизни. Эта смерть означает не просто то, что Иисус Христос хочет освободиться от жизни; она была пережита им потому, что ее импульс направлен вверх, потому, что из этой смерти должна излиться вечная, непреходящая жизнь.
Так эту смерть и восприняли те, кто жили в первые века христианства, так она будет осознаваться все глубже, когда понимание импульса Христа станет гораздо более глубоким, чем сегодня. Тогда придет понимание того, почему один из величайших людей за шесть столетий до Христа покинул свой дворец, увидел смерть, мертвое тело и пришел к выводу: смерть есть страдание! Спасение в освобождении от смерти! И он не пожелал иметь дела с тем, что подвержено смерти. Истекли эти шесть дохристианских столетий. А после того как истекли следующие шесть столетий, был воздвигнут символ, смысл которого будет осознан человечеством только в будущем. Что это за символ?
Не будды, не избранные — нет, подходили простые люди и видели символ: крест и на нем тело. Они не говорили: «Смерть есть страдание!», не отворачивались, но видели в этом теле то, что было для них залогом вечной жизни, залогом того, что побеждает всякую смерть, что выводит за пределы чувственного мира. Благородный Будда увидел мертвое тело, отвернулся от чувственного мира и пришел к выводу: смерть есть страдание. Те простые люди, что смотрели на крест с телом, не отвернулись, они смотрели на него как на свидетельство того, что из этой земной смерти изливается вечная жизнь.
Как за шесть веков до основания христианства Будда стоял перед мертвым телом, так спустя шесть веков после явления Христа простые люди стояли перед символом, который говорил им о том, чту произошло благодаря основанию христианства. Никогда еще в развитии человечества не происходило подобного переворота! Итак, при объективном познании все больше проясняется, в чем состоят величие и значение буддизма.
Мы уже говорили, что люди исходили из прамудрости, а в смене различных инкарнаций они ее постепенно утрачивали. Появление великого Будды означало конец древнего периода развития; оно было мощнейшим, всемирно-историческим знамением того, что люди утратили древнее знание, древнюю прамудрость. В этом историческое объяснение отказа от жизни. Христос — начало нового этапа развития, на котором источник вечного будут видеть в этой жизни. Наше время еще не достигло ясности относительно этих важных фактов человеческого развития. А поскольку именно эти вещи еще не прояснены, то оказалось возможным, что благородные и возвышенные души нашего времени, как, например, умерший в 1898 г. в Потсдаме старший советник президиума Теодор Шульце, не найдя во внешнем мировоззрении удовлетворения своих больших духовных запросов, обратились к чему-то другому, ища спасения в том, что может дать им сегодня буддизм. И буддизм в определенной степени показал им, как человек может подняться над чувственным бытием, как через развитие своих внутренних способностей он может возвыситься над собой. Но это возможно лишь благодаря тому, что величайший импульс, сокровеннейший источник христианства все еще так мало понят.
Духовная наука должна быть инструментом для все более глубокого проникновения в образ мышления христианства. И как раз идея развития, которой последовательно придерживается духовная наука, сможет подвести людей к глубокому и тонкому пониманию христианства. Поэтому духовная наука питает надежду, что в противовес ложно понятому христианству все больше будет вырабатываться правильно понимаемое христианство, не насаждающее в наше время буддизм. Было бы крайне наивно полагать, что какое-то духовнонаучное течение хочет насадить в Европе буддизм. Кто знаком с европейской духовной жизнью, знает, что даже те течения, которые сегодня внешне борются с христианством, весь свой боевой арсенал позаимствовали у самого христианства. И как бы странно это ни звучало, но не было бы ни Дарвина, ни Геккеля, если бы не христианское воспитание, благодаря которому было возможно мыслить так, как мыслили они, если бы не было тех мыслительных форм, пользуясь которыми воспитанники христианства, так сказать, поднимают руку на свою мать. То, что говорят эти люди, внешне направлено против христианства. Они думают, будто то, что они говорят, направлено против христианства. Но умение мыслить именно таким образом они получили благодаря христианскому воспитанию. Поэтому было бы по меньшей мере безнадежно даже только пытаться внести в нашу культуру что-то восточное, ибо это противоречило бы всем предпосылкам духовной жизни Запада. Надо только понять доктринальные основы обеих религий.
Кто внимательно следит за духовной жизнью, тот, конечно, знает: положение дел в этой области еще столь смутно, что есть умы, у которых буддийское учение вызывает симпатию, которые даже с самых высоких философских кафедр проповедуют отречение от жизни. Один из них — Шопенгауэр. Всему его жизнепониманию свойственно нечто буддийское. Так, например, он говорит: «Высочайший человеческий образ предстает перед нами в лице того, кого мы называем святым; он преодолел в своей жизни все, что связывало его с внешним миром; он еще пока находится в своем теле, но не несет в себе ничего, кроме идеалов окружающего мира; он ни к чему не стремится, но только ждет, пока его тело не разрушится само, пока не будут стерты все следы того, что связывает его с чувственным миром, пока, отказавшись от мира, он не уничтожит свое чувственное бытие, и от того, что ведет в жизни от желания к страданию, от боязни к страху, от страха к ужасу, от радости к горю, от удовольствия к боли, ничего не останется!»
Это вторжение буддийских настроений в нашу западную культуру. Тут надо сказать: конечно, это имеет место из-за незнания наших основ, из-за недостаточно ясного понимания глубочайшего импульса, живущего в содержании и форме христианства. Чего мы достигли благодаря христианству? Исключительно
