Анна Игнатьевна вернула бумаги майору.
— Завтра я с вашим сотрудником выеду в Залесье, — проговорила она. — На месте виднее будет.
Потом она достала из портфеля несколько писем и одно из них показала майору:
— У меня для вас и еще такое же дело. Вот послушайте: «Седьмого февраля 1942 года я взяла из приемника девочку Машу Волкову. Из документов видно, что она дочь белорусского партизана. Родители ее погибли. Я очень привязалась к этой девочке. У нее есть сестра семи лет. Маша ее не забыла и тоскует по ней. Мне бы очень хотелось ее найти»… Дальше всякие подробности. — Анна Игнатьевна сложила письмо. — Вот и эту девочку искать надо.
— Получить бы такое же письмо, да только про Зину Максимову: я, мол, ее удочерила, разыщите мне Женю… — в раздумье проговорил майор.
— Правильно: Встречный розыск! — подхватила Журавлева. — Как знать, может он уже ведется, а нам и невдомек!.. Встречный розыск — вещь весьма вероятная…
На другое утро все та же дребезжащая «эмка» доставила в Залесье Анну Игнатьевну и лейтенанта милиции Петю Острейко, который вел розыск Зины Максимовой. Журавлева ненадолго задержалась в сельсовете. Она задала несколько вопросов председателю и, к его удивлению, отправилась в школу. Там ее встретила седая маленькая женщина — директор и рослая веселая девушка в гимнастерке — старшая вожатая.
Анна Игнатьевна объяснила, что ей нужно потолковать с пионерами.
Уроки кончились, и в зале собралась вся дружина — мальчики и девочки. Они с недоумением и любопытством ждали, что скажет эта женщина с погонами подполковника. Ребята переговаривались, подталкивали друг дружку локтями. Веселый гомон в зале не стихал.
— Ребята, я к вам приехала за помощью.
Все так и застыли: подполковник из самой Москвы — и за помощью!
Анна Игнатьевна рассказала про Зину.
— Припомните, ребята, не встречалась ли вам такая девочка? Может, ее во время войны кто-нибудь из ваших знакомых приютил?
Ребята молчали. Никто не решался выйти первым. Тогда Журавлева улыбнулась и сказала совсем просто:
— А ну, кто самый смелый — подними руку! Кто не боится!
И тут уж все руки сами собой поднялись. Мальчишеские голоса загудели:
— Кто боится? Никто не боится!
Звеньевой Сеня Коваль, краснея, вышел вперед:
— А у нас есть девочка. Только ее зовут не Зина, а ее зовут Варюша. И она еще маленькая.
— А у нас тоже есть девочка!
— А у нас есть мальчик!
— А я вот что помню! — крикнула девочка, которую звали Вера Мороз. — Это когда у нас в Старобине фашисты были. Зимой. Я ночью проснулась. Чувствую, пахнет вкусно, как будто гусь…
Ребята засмеялись.
Анна Игнатьевна подняла руку. Когда все стихло, она сказала:
— Ничего, Вера, не смущайся.
— Мы ж голодали, — продолжала Вера, — и никакого гуся не было. Было только маленечко гусиного сала. А я спросонок думала, что это гусь… — Вера запнулась, а потом торопливо заговорила: — А это соседка с мамой гусиным салом какую-то девочку намазали, обмороженную. Девочка у соседки так и осталась. И все хворала. Звали ее Зина. А соседка не велела ее так звать. И мы ее звали Марусечка.
— Вера, а как звали вашу соседку? — спросила Журавлева.
— Тетя Паша.
— А по отчеству, по фамилии? Васильевна, да?
— Не знаю… — растерялась Вера. — Я была тогда еще маленькая. А потом фашисты всем велели в Германию ехать. И все наше Старобино в лес ушло. Соседка с той девочкой тоже ушла. И так и пропала.
Скоро Журавлева отпустила ребят, а вечером собрала комсомольцев. С ними Анна Игнатьевна тоже долго говорила. А возвращаясь в Минск, по пути завернула в Старобино.
Председатель колхоза, поглаживая свою черную бородку, охотно объяснил: в хате Татьяны Мороз (это уже когда фашисты пришли) жила дальняя родственница ее мужа — тетя Паша, Прасковья Петровна. Она дальняя, из волховских. Старая? Нет, лет тридцати, а то и меньше. Тихая тикая, скромная. Девочка была ли у нее? Как же, была. А своя или приемыш, кто ж ее знает! Говорила, будто своя. Татьяну Мороз фашисты расстреляли за связь с партизанами, и ее дочка Вера живет теперь в Залесье у чужой старушки.
— А что же случилось с тетей Пашей?
— Не знаю, — ответил председатель. — Ничего достоверного нет.
Тут вмешались колхозники:
— Слух прошел такой, будто тетю Пашу схватили фашисты в лесу вместе с девочкой и не то в Германию угнали, не то в лагерь смерти.
— А когда старобинцы ушли в лес? — спросила Журавлева.
Председатель вздохнул:
— Это у нас каждый всю жизнь помнить будет: пятнадцатого декабря сорок первого года.
Журавлева вместе с колхозниками зашла в хату Татьяны Мороз. Здесь теперь жили чужие люди, которые ничего не знали о прежних хозяевах.
На широкой лавке в расстегнутой косоворотке, без пояса сидел мужчина. Он неторопливо деревянной ложкой хлебал щи из солдатского котелка. Стена над столом, за которым он обедал, была густо увешана старыми, выцветшими фотографиями.
— Нет, от старых хозяев ничего не осталось, — проговорил он, выслушав Журавлеву.
— Вот же она, тетя Паша! — Один из колхозников ткнул морщинистым пальцем в карточку.
— Да, это, должно быть, ихние. — Мужчина аккуратно обтер ложку хлебом и отложил в сторону. — Это как у них висело, так и осталось. А кто снят, мы и сами не знаем.
Петя Острейко бережно снял карточку и передал Журавлевой. Анна Игнатьевна с волнением взяла снимок. Она долю смотрела на круглолицую чернобровую женщину с большими задумчивыми глазами.
— Берите, может она вам для дела пригодится, — сказал мужчина.
Когда они уже были в машине, Журавлева говорила лейтенанту:
— Вот, Петя, видишь, сколько у нас новых нитей появилось! А сколько у нас теперь будет помощников! И пионеры, и комсомольцы, и колхозники…
— Товарищ подполковник, а здорово вы с ребятами обходитесь! — С уважением сказал Петя.
— Так ведь я педагог. Педагогический институт кончила. И тебе советую — не теряй время, расти!
— А я тоже в педагогический иду. С первого сентября…
Возвращаясь в Москву, Анна Игнатьевна всю дорогу думала о новых, добытых ею сведениях, о трагической судьбе тети Паши и ее ребенка.
Да, все это надо проверить, уточнить.
Приехав в Москву, Анна Игнатьевна снова изучала документы. В специальном бюро она просматривала толстые папки со списками советских людей, замученных фашистами, снимки могил с фамилиями жертв, которые там похоронены. Случайно среди этих снимков она обнаружила кинопленку. Просмотрела ее в министерском кинозале.
А потом она сидела в темном зале, и перед ней на экране появился заснятый фашистами лагерь смерти, тот самый, о котором говорил председатель колхоза в деревне Старобино. Эту пленку наши солдаты
