— Все найдутся, и нечего волноваться.
Но при этом она разводила руками, качала головой, и девочкам было ясно, что сама Ксения Григорьевна волнуется больше всех.
В кабинете директора снова задребезжал телефон. На этот раз говорил старушечий голос:
— Можно к телефону Витю Токарева?
— Его у нас нет, — пробормотала Майя.
— Нет?.. Это бабушка его говорит. Не знаете, где он?
— Нет, не знаем, — ответила Майя. — А у нас и Жени нет… Вы, пожалуйста, позвоните попозже. — Она положила трубку. «Где же наша Женя?»
Майя места себе не находила. И как это нескладно получилось! Она же вовсе не хотела обидеть Женю — она только хотела скорее помирить ее с девочками. В самом деле, хватит ей быть «гостьей»!
Порывистая, горячая Майя быстро вспыхивала, зато и отходила скоро. Ей уже было невмоготу, ей не терпелось помириться с Женей и помирить с нею всех девочек.
«Довольно, простим Женю, она же такая хорошая! — убеждала Майя. — И ей сейчас очень плохо».
А Шура говорила:
«Мне тоже ее жалко. Жить не трудясь очень тяжело. Я знаю, об этом сам Дзержинский говорил. А только нам надо выдержать, и пусть Женя признается, что виновата. Но обижать ее, конечно, нельзя, и ты, Майя, полегче на поворотах, пожалуйста придерживай свой язычок!»
А она не придержала, и вот что получилось…
Да, надо было слушать Шуру. Какая она выдержанная, какая спокойная! Как она все время следила, чтобы Женю нечаянно не обидели!
«Вот бы научиться быть такой, как наш начальник штаба! И прежде всего мне надо научиться держать язык за зубами. Сколько раз мне об этом Шура говорила: слово-то ведь серебро, а молчание — золото!»
Не одна Майя терзала себя упреками. И Лида, и Шура, и Кира — все были расстроены, всем было невесело.
Глава семнадцатая. Письмо Журавлевой
Женя быстро шла по улице. В руках она держала свернутое в трубку расписание. Она не слышала, как девочки кричали: «Женя, вернись! Куда ты!» Она торопилась к завучу. Тамара Петровна все поймет и поможет… Бабушка, видно, права — девочки разлюбили ее. Да и как не разлюбить! «Вся рота не в ногу, один я в ногу»…
Она так и представила себе. Идет партизанский отряд. Впереди — дядя Саша, за ним бойцы четко отбивают шаг. А она сбилась, шагает невпопад и еще что-то воображает…
На улице морозило. Женины волосы и воротник покрылись инеем. Но Женя, не чувствуя холода, опустила воротник и даже расстегнула крючок.
«Один я в ногу»…
Женя свернула в знакомый двор. Сколько раз она бывала у Тамары Петровны! А как-то давно, еще летом, тетя Настя здесь чистила ковер и ни за что не хотела ее пускать. Но теперь Женя знает, что тетя Настя добрая, веселая и только притворяется сердитой, а Тамара Петровна девочкам всегда рада. И уж сегодня ее никто не остановит!
Но напрасно Женя звонила на парадном — никто не отзывался. Она постучала в окно. Сначала тихонько, потом сильнее. Никто не отдернул занавеску. Окно так и осталось темным.
Женя побежала на черный ход. В кухне тетя Настя, окутанная клубами пара, гладила белье.
— Женечка, а Тамары Петровны нету! — проговорила она. Утюг так и бегал, так и скользил взад- вперед по влажной скатерти. Полотно сразу высыхало, становилось гладким и лоснящимся, точно лыжня под солнцем.
Как приятно было смотреть на сияющую, радостную тетю Настю! У Жени даже от сердца немного отлегло.
— Тетя Настя, а почему вы всегда веселая?
Тетя Настя потрогала мокрым пальцем зашипевший утюг.
— А когда ж мне скучать! — Она засмеялась, показывая свои крепкие, белые зубы. — За работой, небось, не соскучишься!
— Верно. А без работы ужасно скучно! — от души вырвалось у Жени. — Можно, я записку оставлю?
Она вытащила из кармана карандаш и написала на обороте расписания:
Передала расписание тете Насте и ушла.
Она вышла на улицу. Все куда-то спешили. А ей спешить некуда. Все равно, пока она с Тамарой Петровной не поговорит, она домой не вернется. Пусть Тамара Петровна скажет девочкам, что Женя больше не в силах сидеть сложа руки и гостьей быть не хочет! Она поможет Жене помириться с девочками.
Но куда же ей сейчас пойти?
Как — куда? К Нине Андреевне, конечно! Она ведь беспокоится. Она еще вчера звала. И про письмо говорила. Это, наверное, от Наташи, из Игарки. Вчера Жене идти не хотелось, стыдно было. Что она могла рассказать своей учительнице! Жаловаться на девочек?
А сегодня все уже по-другому. И надо скорее рассказать Нине Андреевне, что с девочками она помирится. Да, попросит прощения и помирится!
И при этой мысли Жене сразу стало легко и радостно.
Вот и дом Нины Андреевны.
У ворот лежал лев. Это был добродушный, домашний лев. Он смотрел на Женю сквозь полуприкрытые веки, занятый своими мыслями, совсем как Котофеич.
Женя погладила его по холодной, каменной гриве и шепнула на ухо:
— Се лев, а не собака!
Эти слова она слышала однажды от Нины Андреевны.
Женя вошла в парадное. Лифт пополз вверх. Женя считала этажи: третий, четвертый…
— Нина Андреевна дома?
Старик-сосед впустил ее:
— Женя, а Нина Андреевна тебя весь день вчера ждала. Ты заходи, она скоро вернется. Она в школе на совещании.
Женя взяла с полки ключ — у них с Ниной Андреевной было свое, условное место — и вошла в комнату.
Как здесь всегда тепло и уютно! Женя потирала озябшие, красные руки.
А на столе под салфеткой всегда что-нибудь вкусное. Нина Андреевна сколько раз говорила ей: «Придешь в мое отсутствие — бери все, что найдешь на столе».
Женя подняла салфетку. В плетеной хлебнице лежала обсыпанная мукой аппетитная булка. А рядом в фарфоровом помидоре — масло. И Женя вдруг почувствовала, что очень хочет есть: ведь вчера и сегодня ей кусок в горло не шел.
Женя отрезала горбушку, намазала маслом, набила полный рот и уселась за письменный стол.
