нибудь вечерком', дабы воспитывать и наставлять 'бедную девочку, которая растет без матери с отцом'.
Тягостную семейную повинность Настя исполняла стойко, к нареченной свекрови невестка являлась регулярно. А Манька в это время частенько давала по газам своему 'ситроену' и к Филиппу. Чаем и кофе он ее тоже поил.
Выделим с красной строки: вот сегодня у самовара в одной компании с ней вовсе не случайно оказались рыцарь Филипп и будущий прецептор кавалерственной дамы-неофита Марии Казимирской. По- родственному.
Первое знакомство с обаятельным дядюшкой Филиппа обещало иметь интересное продолжение. Для чего оба галантных мужчины приложили, если не максимум, то уж наверняка достаточные эмпатические и дидактические усилия.
Уже на следующий день ни о чем таком аноптическом не подозревавшая Манька оказалась в гостях у Павла Семеновича. А через пару дней чинно-благовоспитанно сопровождала его на дачу к хорошо ему знакомой Веронике Афанасьевне.
Насте Заварзиной всегда все про всех становилось известно:
— …Фил! Чтоб ты знал: Манька влюбилась в нашего Пал Семеныча. Он, конечно, чуточку староват для нее. Зато он мужчина ее мечты. Стопудово!
Она сама мне в том призналась, горько рыдала, белугой выла у меня на кровати и советовалась, как ей быть…
'Во где счастье привалило в соплях и слезах! Исполать нашим молодым совет да любовь!
Хвали душе моя Господе… Отпусти нам долги наша, яко мы отпускаем должникам… Да святится имя Твое…'
Посвящение и приобщение дамы-неофита Марии произошло в доскональной орденской регламентации, по типовому рекомендованному варианту. Можно отметить: случилось все в октябре месяце без какой-либо экстремальности, едва ли ни обыденно и рутинно.
Просто однажды в субботу в погожий денек бабьего лета Фил Олегыч с Пал Семенычем ближе к окончанию мессы заехали в Красный костел за Марь Вячеславной. Они вместе собирались на дачу к Нике Афанасивне.
Рыцарь-ноогностик Павел, присев на скамью, поставил локальную аудиозащиту, в то же время апостолический рыцарь-инквизитор Филипп приступил к ритуалу приобщения. Сидевшая между ними Мария в тот день к причастию не подошла. Спустя час она отправилась за город, где в орденской часовне, расположенной в резиденции кавалерственной дамы-зелота Вероники состоялось телесное посвящение и рукоположение неофита.
Еще в костеле, осознав свою избранность, Мария восприняла ее как долгожданную награду с небес. Тихо заплакала от счастья и попросила десять минут на благодарственную молитву Пресвятой Деве и Спасителю…
В исповедальном притворе катакомбной орденской часовни, задрапированном светящимся жемчужно-розовым туманом, неофиту Марии поначалу тяжело досталось в неизбежной телесной ретрибутивности.
Ее колотил озноб, бросало то в жар, то в холод. Как могла она лихорадочно закрывала непослушными руками нагое тело. Она буквально сгорала от стыдливости и дрожала в холодном поту. Ей невыносимо хотелось спрятаться где-нибудь в темноте, провалиться тут же на месте, упасть в обморок…
Боли она не испытывала. Один лишь голый нестерпимый стыд очищал ее грешную женскую плоть.
'Кому искупление, тому утешение…'
Вскоре рыцарь-инквизитор, чье лицо закрывал капюшон, а голос был ей незнаком, доброжелательно успокоил новообращенную, мягкосердечно, душевно принял на себя недолгую женскую исповедь и ритуальное воздаяние, бережно окутал теплой и одновременно прохладной мантией. Затем, опираясь на его руку, она нетвердыми шагами прошла в церемониальный притвор…
За торжественным обедом, данным в честь ее посвящения и рукоположения, дама-неофит Мария обрела душевное и телесное спокойствие. Вход в убежище ей эпигностически открылся тогда же, там, в парке у кавалерственной дамы-зелота Вероники.
Из асилума Мария вышла тремя часами позднее в арматорской лаборатории, находящейся в 'Триконе-В'. Это место ей было знакомо, но личного кода полноправного допуска она в нем пока не имела.
Арматор Вероника мгновенно получила сообщение тревожной сигнализации, неприятно поразившее неожиданностью рыцаря Филиппа. Он уж было начал беспокоиться за даму-неофита Марию.
Прецептор Павел оставался же невозмутим. Тогда как Веронике, тоже ничему не удивлявшейся, если что-то как-то связано с непредсказуемым бытием чудотворных убежищ, персонально пришлось иммобилизованную и ошарашенную неофитку выпускать на свободу, быстро приводить в чувство и тотчас везти назад для продолжения ритуального торжества…
— …Филька! Можно я тебя поцелую? В последний раз в жизни!
— Ну, если только в мирской ипостаси, Мань. А так, ты у меня смотри, не больно-то плоти своей волю давай…
— Ах, ты мой красавчик сладенький!!! Спасибо тебе, любимый.
— Мань, а как же Пал Семеныч?
— С ним по-другому. Он — почитаемый мною муж. А ты — возлюбленный брат мой во имя Души Святой и Безгрешной.
'Так-то оно лучше…'
— …Ника, скажи, пожалуйста. Может, мне потом не надо Настю, вот так, ну, как сегодня Маньку, поджаривать на медленном огне?
— А куда ты денешься, братец Фил? Исправляй и очищай бабье от бесчинной скверны телесной. Тебе так по уставу положено, рыцарь-инквизитор.
Между прочим, по-арматорски скажу о твоей любимой маленькой Настене. И помощь свою предлагаю.
Ей тебя, милок, хочется как заядлому курильщику сигаретку. Быстренько курнет, несколько раз затянется и глубоко удовлетворяется. Покуда опять не захочется. Не дают покурить, то есть потрахаться — обижается, кручинится, плачет…
Не помешало бы избавить ее от дурной привычки к беспорядочному сексу при каждом удобном случае. Аль возразить хочешь?
— Чего уж тут возражать? Сама знаешь: баба с кровати — коню легче… Потому за Маньку тебе мое огромное нечеловеческое спасибо…
Марии Казимирская считала, что ей эпигностически повезло. Так как она обрела не одного, а сразу двух наставников.
Если о чем-нибудь она затруднялась спросить прецептора Павла, то рыцарь Филипп весьма редко отказывался отвечать на вопросы дамы-нефита Марии под предлогом недостаточности ее уровня посвящения в орденские таинства.
— …Видишь ли, Мань, секулярная эктометрическая практика тавматургии, наделяющей таинствами прихожан и рукополагающей во священство, как в римском католицизме, так и в византийской ортодоксии исходит из 'Opus operatum, id est passive opеratum…'
Иными словами, секуляры наивно полагают, будто действие церковных таинств и наделение пастырской благодатью распространяется на недостойных и тех, кто их приемлет пассивно. Таков догмат Тридентского вселенского собора римско-католической церкви, поныне имеющий приложение с 1563 года от Рождества Христова.
Аналогично, де-факто и де-юре в РПЦ, в других православных конфессиях также признают, что вера
